Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

Робин лежал на спине. Вверху, над слуховым окном, роились снежинки, падали, соскальзывали по стеклу, напоминали: между вами и белым беспредельем — только шатер чужого чердака.

— Прости, — сказала Дачесс.

— Одно только это слово и знаешь.

Она его пощекотала. Робин не улыбнулся.

— Хочешь, книжку почитаем?

— Не хочу.

— Хочешь, Мэри-Лу снежками закидаем? Прямо в лицо метить будем, а снежки непростые — в каждом льдинка спрятана. Я умею такие делать.

Намек на улыбку.

— Или мистеру Прайсу выбьем зуб таким снежком. Хочешь, я проткну сосулькой миссис Прайс? А Генри мы желтым снегом накормим.

— Где мы возьмем желтый снег?

— Написаем на него — вот он и пожелтеет.

Робин рассмеялся. Дачесс обняла его.

— Все наладится?

— Конечно.

— Как?

— Ну мы…

— Ты ведь не взрослая. А мистер Прайс нас тут не оставит. Мы ему не нравимся.

— Прайсы в месяц по тыще двести баксов получают за то, что мы у них живем.

— Они будут держать нас ради денег?

— Нет. Забыл, как Шелли объясняла? Это патронатная семья, в таких дети подолгу не живут. Шелли найдет нам хорошую семью. Настоящую. Насовсем.

— И у них — ну, в той семье — будет ферма с лошадками и курочками?

— Может быть.

— А когда мы поедем забирать дедушкин прах?

— Шелли позвонят, она нам сообщит.

— Значит, нас пристроят. С нами все будет в порядке.

Дачесс поцеловала его в макушку. Лгать Робину ей всегда было тяжело.

В ванной она нашла маникюрные ножницы, обрезала ему ноготки.

— Надо было раньше это сделать.

Он вгляделся ей в лицо.

— Ты снова стала похожа на маму. Совсем ничего не ешь.

Дачесс закатила глаза. Робин улыбнулся.

В тот день на ужин было картофельное пюре с сосисками. Дачесс и Робин ели не в кухне, а у себя на чердаке, перед телевизором. Из траурного в домашнее они так и не переоделись.

— Эта миссис Прайс — она хоть умеет готовить, — проговорил Робин, уплетая сосиску. — Я бы еще одну запросто съел.

Дачесс хотела разрезать пополам свою сосиску, но Робин жестом остановил ее.

— Нет, это же твоя. Тогда тебе не хватит.

— Пойду посмотрю, может, добавки дадут.

С тарелкой в руках Дачесс выскользнула из комнаты, плотно закрыла дверь. Пусть Робин пока смотрит мультики. В коридоре стены были увешаны фотографиями. Прайсы в Диснейленде, Генри и Мэри-Лу нацепили мышиные уши. Прайсы в парке Кеннеди, Прайсы в Большом Каньоне, на мистере Прайсе и Генри одинаковые бейсболки. Стикер «Боже, благослови этот бардак», фото миссис Прайс возле озера — карикатурное какое-то, с улыбкой до ушей. При Дачесс миссис Прайс ни разу так не улыбнулась.

Дачесс помедлила перед дверью. Прислушалась. В кухне царила непринужденная атмосфера. Мистер и миссис Прайс расспрашивали Мэри-Лу, трудный ли был тест, интересовались у Генри, как прошла тренировка по софтболу. Дачесс дождалась, когда Генри начнет говорить, открыла дверь и скользнула в кухню.

— Дачесс.

Она обернулась. Все четверо молча уставились на нее.

— Я… Робину понравились сосиски, он просит добавки, вот я и…

— Сосисок больше нет, — процедил мистер Прайс.

— А.

Дачесс покосилась на тарелку Мэри-Лу. Там лежали три сосиски.

Дачесс ничего не сказала. Вышла, наколола на вилку свою сосиску. Так и несла ее — на отлете, а в комнате положила Робину в тарелку.

— А ты свою съела уже?

— Ага. И правда вкусно.

— Я ж говорил.

Когда в доме всё стихло, Дачесс прокралась на первый этаж, в кабинет мистера Прайса. Мебель из натуральной древесины, стеллажи уставлены книгами — спецлитература, финансы, валютные спекуляции. В поисковике Дачесс задала «Винсент Кинг» и прочла все, что выдал интернет. Оказывается, Винсент так и не признал вину; это ее смутило. Почему с ним цацкаются? Ясно же, что он — убийца. Газеты писали, что Винсент Кинг упорно молчит — даже когда обвинение предъявляли, ни слова не вымолвил, с адвокатом тоже не говорил.

Окружной прокурор — скользкая тетка. Заявила, что будет горой стоять за Стар Рэдли и ее детей, «несчастных сироток».

Сзади послышался шорох. Дачесс резко развернулась.

— Что это ты делаешь в папином кабинете?

Мэри-Лу. Досыта накормленная, любовно расчесанная на ночь матерью, прыщавая. Ей уже пятнадцать. Такие, как Мэри-Лу, торжественно надевают кольцо целомудрия [47] Англ. purity ring. Практика носить такие кольца возникла в США в 1990-е годы среди христианских групп, выступающих за воздержание от добрачного секса. Кольца вручают на «балах непорочности» после того, как юная девушка поклянется хранить невинность до брака, а ее отец — следить за непоколебимостью моральных устоев дочери. , чтобы потерять его, впервые отведав спиртного.

— Мне был нужен компьютер.

— Я просто обязана рассказать все папе.

Дачесс заговорила с интонациями перепуганного ребенка:

— Ой, пожалуйста, не надо! Не говори ему, Мэри-Лу!

— Только попробуй еще провиниться.

— А что будет?

— Думаешь, до вас мы детей не брали?

Дачесс вытаращила глаза.

— Я все слышала — как ты брату сказки рассказываешь о постоянной семье. — Мэри-Лу рассмеялась.

— Почему это сказки?

— Потому, что Робина, может, еще и усыновят. Он не переросток, ну и тихоня. А про тебя папа говорит — не девчонка, а ходячая головная боль; кому такая нужна?

Дачесс сделала шаг к Мэри-Лу.

Мэри-Лу сделала шаг к Дачесс.

— Ударить меня хочешь, да? Валяй. Подтверди действием, что папа прав.

Дачесс сжала кулак.

— Ну чего ты ждешь?

Ехидная улыбочка: мол, видали мы таких.

Скачок адреналина, жаркая ненависть в груди; но Дачесс оглянулась на компьютерный экран, где как раз были открыты несколько фото: их дом в ночь убийства, толпа соседей и репортеров во дворе; здание кейп-хейвенского полицейского участка. И Уок — сфотографированный много раньше. Улыбающийся. Не дающий забыть про хорошее.

Дачесс обогнула Мэри-Лу, вышла из кабинета, сделала вдох, стала подниматься по лестнице.

Уок очнулся, повел глазами. Бумаги веером лежали на рабочем столе. По ним скользил солнечный луч.

Подняться удалось не сразу. При первой попытке боль была такой резкой, что Уок едва не вскрикнул. Нашарил в ящике таблетки, проглотил сразу две, не запивая водой.

Недавно он попросил Лию Тэллоу, чтобы заказала ему новую полицейскую форму — брюки, рубашку, куртку. Он потерял двадцать пять фунтов, если верить весам.

В дверь барабанили. Как давно, Уок не мог сообразить, но чувствовал отчаяние стучавшего.

Встал на ноги — его качнуло. Хотел выпрямиться — чуть не вырвало от боли. Он втянул носом воздух, подобрал живот, поплелся к двери, отворил и выдохнул, увидев, что это всего-навсего Эрни Каглин из магазина хозтоваров.