Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

Они уселись рядом на каменную скамью, прямо под полумесяцем и россыпями звезд.

— Что ты в варежках, как маленький? Робин — и тот носит перчатки.

Томас Ноубл взял ладонь Дачесс, подышал на нее. Он совсем собрался с духом, но Дачесс никак его не ободрила.

— О тебе написали в газете. Ну, в смысле, обо всем, что случилось. Я сохранил заметки.

— Да, я их тоже читала.

— Хорошо бы ты вернулась в школу.

Взгляд на спящие дома — прайсовский и соседние. Утром обитатели таунхауса вскочат по будильнику, поедут на работу — надо же оплачивать счета. Отпуск, накопления на старость, волнение перед родительскими собраниями, непростой выбор, какую машину купить да где Рождество провести — вот их жизнь.

— Хэла многие побаивались, а мне он нравился. Он ведь был суровый только с виду. Я очень, очень тебе сочувствую, Дачесс.

Она взяла пригоршню снега и мяла его в пальцах, пока не заныл каждый суставчик.

— Обдумываю свой следующий шаг. Здесь мне буквально нечем дышать. Жуткий прессинг, хотя с виду все пристойно. Мэри-Лу… Обезглавила бы эту суку!

Томас Ноубл плотнее натянул шапку на уши.

— Хочу вернуться в Кейп-Хейвен. Обещала Робину, что отыщу для нас дом и семью — настоящую, насовсем. Для него это главное.

— Я говорил с мамой. Просил взять тебя и Робина к нам жить, только она…

Дачесс жестом остановила его. Спасла от необходимости озвучивать и комментировать отказ миссис Ноубл.

— Учитывая, как у твоей матери развиваются отношения с почтальоном, скоро она осчастливит тебя братиком или сестричкой.

Томас нахмурился.

— А мне никто не нужен, кроме Робина, — продолжала Дачесс. — Только он совсем малыш. Как по-твоему, Томас Ноубл, безграничное самопожертвование — оно вообще бывает в жизни?

— Конечно. Ты его проявила, когда пошла со мной на зимний бал.

Дачесс улыбнулась.

— Обожаю зиму. Самое мое любимое время года. Здорово, что у нас в Монтане зимы длиннющие и холоднющие.

— И что хорошего?

Томас вскинул недоразвитую руку. Варежка полностью скрывала его изъян.

— Так вот почему ты варежки носишь.

— Ага.

— Слыхал про Уильяма Дэнгса? Бандит, полный отморозок и отменный стрелок. Три банка обчистил, прежде чем его взяли. Так вот у него руки не было по самое плечо.

— Серьезно?

— Да.

Томасова доверчивость, прежде раздражавшая ее, теперь показалась благом.

Дачесс затрясло.

Томас Ноубл снял пальто, набросил ей на плечи.

Затрясло его самого.

— Нас могут увезти очень далеко. В каком штате усыновители найдутся, туда и отправят, — а страна большая.

— Мне это нипочем. Я к тебе приеду.

— Я ни в ком не нуждаюсь.

— Знаю. Ты самая сильная девочка из всех, кого я встречал. И самая красивая. Можешь меня стукнуть, я все равно скажу: моя жизнь стала в миллион раз лучше, когда в ней появилась ты. Раньше со мной никто не говорил. Все только смеялись, шептались и пальцами показывали. Теперь всё иначе. И я уверен, что…

Тут Дачесс поцеловала Томаса. Для обоих это было впервые. Из ощущений Дачесс успела отметить только холод Томасовых губ и носа, что ткнулся ей в щеку. Томас опешил, смутился, на поцелуй не ответил. Дачесс отпрянула от него, села боком, уставилась на пруд и бросила:

— Заткнись.

— Я же ничего не сказал.

— Ты собирался.

Некоторое время они вдыхали морозный туман.

— Хэл говорил, надо дойти до исходной точки и отматывать обратно.

— А мы сейчас где?

— Вряд ли это имеет значение.

— Где бы мы ни находились, хорошо бы там немножко побыть.

Они еще посидели, держась за руки. Встали, пошли к дому. Прайсовский двор казался склепом, в котором упокоилась весна. В доме остались чемодан и младший брат — а больше ничего у Дачесс и не было. Вот свободна она или необратимо проклята — при таком-то минимуме багажа?

Томас Ноубл стряхнул снег с велосипедного сиденья.

— Как ты меня нашел? — спросила Дачесс, возвращая ему пальто.

— Мама спросила адрес у этой вашей Шелли.

— Ясно.

Он оседлал велосипед.

— Стой. Почему ты нагрянул среди ночи?

— С тобой хотел повидаться.

— Ну-ну, договаривай. Я тебя насквозь вижу.

— Я его ищу. Дарка этого. Каждый день после уроков еду на ранчо Рэдли и прочесываю участок леса.

— Вполне можешь наткнуться на труп.

— Сразу полегчало бы.

Томас, не крутя педали, покатил по подъездной аллее. Дачесс вышла вслед за ним на улицу. В очередной раз отметила ряды аккуратных почтовых ящиков с фамилиями, надписанными масляной краской: «Купер», «Льюис», «Нелсон». Робину нравилось вслух читать эти фамилии — он тогда живее воображал себя членом той или иной семьи.

— Томас Ноубл…

Он затормозил ботинком по снегу. Оглянулся.

Дачесс вскинула кулак.

Он повторил ее жест.

Робин не спал. Сидел на кровати, вжавшись в стену, закрыв голову ручонками, и плакал.

— Что случилось?

— Где ты была? — выговорил он между всхлипами.

— Томас Ноубл приезжал.

— Постель…

Только теперь Дачесс заметила, что простыня сбита в комок.

— Я обмочился, — жалобно протянул Робин. — Мне приснилось страшное. Про ту ночь. Я слышал кое-что — голоса.

Дачесс обняла его, зацеловала нежное темечко. Помогла Робину стащить трусишки с футболкой, отвела в ванную, выкупала. Одела в чистую пижамку, уложила в свою постель. Через некоторое время, убедившись, что Робин крепко спит, поднялась и стала снимать мокрое постельное белье.

Сон не шел, и Уок прокручивал в голове неоспоримые факты. Алиби Дикки Дарка сфабриковано. Милтон ездил к Дарку в «Поднебесные кедры»; они вдвоем могли отправиться на охоту. Ха! Пускай другие в это верят, а Уок еще пока в своем уме. Милтон пропал — Уок обошел его темный дом, убедился, что нет никого. Узнать о Милтоне неоткуда, он ведь в мотелях не останавливался, а разбивал палатку в дикой местности, где полная изоляция казалась естественной и потому терпимой — не то что в Кейп-Хейвене.

За час до рассвета Уок встал, оделся, выпил кофе и поехал в «Поднебесные кедры».

По ночам элитный поселок не охранялся. Уок оставил машину среди деревьев, что качали кронами под светлеющим небом, пересек шоссе и вошел в ворота.

Никаких признаков жизни в коттеджах. Уок шагал не таясь, определенно фиксируемый видеокамерами. Разумеется, наживал проблемы на свою высоко поднятую голову. Сказывался ли тут недостаток сна или особо жестокий тремор, а только Уоку было все равно.

Он обогнул дом, открыл калитку, очутился во дворе — и замер. Одна рама в задней двери была вынута с величайшей аккуратностью — остальные стекла не пострадали. Просовывая руку в отверстие, возясь с замком, Уок воображал тех двоих, что искали Дарка в Кейп-Хейвене.

Перемещаясь из кухни в гостиную, оттуда в холл, из холла на второй этаж, отмечая, что телевизор выключен, композиция из пластиковых фруктов не нарушена, кровати застелены, Уок думал: впечатление, будто идеальная семья уехала на часок, чтобы заинтересованные лица могли оценить упорядоченную прелесть загородной жизни.