Кэтрин Фолкнер - Гринвич-парк

Я еще не простила Дэниэла за то, что он пропустил занятие для будущих родителей. На следующее утро, когда я проснулась, он уже был на ногах — приняв душ, сидел на диване с ноутбуком на коленях. Заметив меня, он поднял голову от компьютера.

— Привет, как все прошло?

Я пожала плечами, теребя пояс халата.

— Мне было неловко.

— Прости, Хелен, я глубоко сожалею.

— Знаю. Просто я ненавижу такие мероприятия. Особенно если я там одна.

Дэниэл закрыл ноутбук, потер глаза за стеклами очков. Попытался объяснить. «Ивнинг стандард» в пух и прах разнес новый проект, над которым он работал. Статья вышла после обеда, заказчик рвал и метал, предъявляя претензии. Почему его не предупредили? Почему вмешивается пресса? Дэниэл был вынужден помчаться в Эдинбург на встречу с заказчиком и попытаться уладить скандал.

— А Рори не мог поехать?

Задавая этот вопрос, я уже знала, что он ответит. Дэниэл закатил вверх глаза.

— Я не смог его найти. Как всегда.

Дэниэл начал работать в архитектурной фирме моего брата Рори несколько лет назад. Это была моя идея, и посему я невольно чувствую себя виноватой в том, что мой брат оказался далеко не идеальным бизнес-партнером. Такое впечатление, что все проблемы всегда решает мой муж.

Дэниэл встает с дивана, обнимает меня.

— Прости, — бормочет он мне в волосы. — Обещаю загладить свою вину. Давай в выходные поедем в город, подберем вещи для детской.

Я отстраняюсь от мужа и смотрю ему в лицо. С его стороны это серьезная уступка: после того, что случилось, в таких вопросах ему трудно перешагнуть через себя. Он до сих пор не смеет надеяться, боится поверить, что на этот раз будет по-другому.

— Правда? И ты не станешь целый день ныть и жаловаться?

— Обещаю, — смеется он. — Мы будем разглядывать крошечные носочки, пока тебе самой не надоест. Я слова не скажу.

Сегодня на рынке восхитительно сонная атмосфера. Лоточники сидят в глубине своих палаток и, мирно переговариваясь, поглощают обед из коричневых картонных коробочек, в которых продают «еду на вынос». Очередей нет, поэтому я, не торопясь, выбираю испанскую ветчину, твердые сыры и абрикосовый пирог. В булочной покупаю обсыпанный мукой батон из теста на закваске. На уличных прилавках — в мягкой упаковочной бумаге красные и желтые помидоры, гладкие и круглые, как самоцветы.

В конце концов, может, это будет и не так плохо. Безделье пойдет мне на пользу. Мне порекомендовали пораньше уйти в декретный отпуск. У меня это не первая беременность. Предыдущие окончились печально. Я отношусь к группе риска, меня и моего ребенка обследуют каждые две недели. Мне сказали, что я должна поберечься. Сидеть дома. Ничего не делать.

Я решаю не спеша обойти весь рынок, упиваясь ароматами свежего хлеба и свежих цветов, угасающей мелодией, что играет на ступеньках уличный музыкант. Я топчусь у прилавков с товарами, которые никогда не покупаю: серебряные украшения, старинные детские игрушки, самодельные свечи, шуршащие юбки, шелковые платья, яркие туники. Прилавки с товарами, которые любила разглядывать мама, когда мы с ней вместе приходили сюда. Я делаю вид, будто эти вещи вызывают у меня огромный интерес, что дает мне возможность пощупать их. Потрогать серебро, бархат, мятый шелк. Вещи, напоминающие мне о ней.

Хозяйка палатки — немолодая хиппи с пирсингом в носу и грубоватой кожей лица — не возражает. Она обедает, вилкой цепляя кусочки сыра «панир» и ореховую пасту. Свое блюдо, по запаху напоминающее чечевицу с карри, она, вероятно, купила у лоточника, торгующего вразнос горячей пищей. Парусиновая стенка палатки у нее за спиной утеплена войлоком с узором из васильков. Я одну за другой сдвигаю вешалки, перебирая туники и юбки. Думаю, какие вещи выбрала бы мама.

Однажды она купила здесь синее бархатное платье. В импровизированной примерочной приложила его к себе и, склонив набок голову, стала разглядывать свое отражение в зеркале с обитыми краями. Зеркало с радужной окантовкой по-прежнему тут. А то ее платье дома, хотя я не люблю на него смотреть. Убрала его с глаз долой, в выдвижной ящик гардероба. Порой мне трудно взять в толк, почему все остается как было. Вещи, что она трогала, одежда, которую носила, которая теплела от соприкосновения с ее телом. Зеркала, в которые она смотрелась. Все это по-прежнему здесь, в этом мире, со мной. А ее нет и уже никогда не будет.

Я возвращаюсь на площадь, где находится кафе с металлическими столиками. Подумываю о том, чтобы заказать апельсиновый сок и посидеть здесь немного. Может быть, загляну на страничку Серены в «Инстаграме», посмотрю, что у нее новенького. По средам она ходит на йогу и обычно после занятий выкладывает какую-нибудь свою фотографию: вот она, гибкая, как гимнастка, стоит вниз головой, а ее струящиеся волосы завершают идеальный круг, образуемый телом. Или размещает вдохновляющую цитату из какой-нибудь книги, которую обычно довольно просто найти и заказать в Интернете. Надо бы, думаю я, ознакомиться с информацией о курсах для беременных, которые нашла Серена, — о тех, что проводятся в пекарне. Правда, за свои курсы я уже заплатила сотни фунтов. Дэниэл будет в бешенстве.

И тут в поле моего зрения попадает она. Девушка с курсов для будущих родителей. Рейчел. Она сидит за одним из железных столиков и читает газету — из тех, что бесплатно раздают на станциях метро. На первой полосе — снова статья о том изнасиловании. В лице Рейчел ожесточенность, губы ее плотно сжаты.

Конечно, можно бы с ней поздороваться, но, в принципе, я не знаю, что сказать, да и не хочется мне затевать очередной пустой разговор. К концу того первого занятия я уже не чаяла избавиться от ее общества, но она снова попыталась завязать беседу. У меня создалось впечатление, что она надеется потусить со мной, выпить еще вина. Я тогда тихо извинилась и поспешила домой с намерением отругать Дэниэла за то, что он не пришел на курсы.

Пользуясь тем, что Рейчел меня не видит, я, не в силах противиться искушению, разглядываю ее. Совсем молоденькая, гораздо моложе остальных женщин в нашей группе; ей еще рано иметь детей. Вполне симпатичная, хотя зачем-то чересчур тонко выщипала брови, а длинные волосы покрасила в слишком темный цвет. На их фоне ее лицо кажется мертвенно-бледным.

Видимо, Рейчел очень увлечена чтением. Еще даже не притронулась к кофе, что стоит на столике перед ней, — судя по непотревоженной пенке, обсыпанной шоколадной пудрой. Телефон и кошелек она положила на край стола. Весьма опрометчиво: бери не хочу. Кошелек, отмечаю я, набит купюрами, так что даже полностью не застегивается.

Рейчел откладывает в сторону газету, берет телефон, начинает что-то печатать. На ногтях у нее по-прежнему облезлый фиолетовый лак. У ног — вульгарный золотой рюкзак и несколько пакетов с покупками. Мобильный телефон одет в золотой пластиковый чехол, какие обычно выбирают для своих телефонов подростки. На задней стороне стразами выложена фигурка кролика — символ журнала «Плейбой».