Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

— Миссис Блэкистон вела дневник, который находится у инспектора Чабба. Насколько нам известно, больше она никому не говорила.

Это упрощало положение дел.

— Я совершила это, повинуясь порыву, — сказала Кларисса. — Я оказалась в лечебнице совсем одна и увидела на полке физостигмин. Что это за препарат, я знала, потому как сама окончила медицинские курсы перед отъездом в Америку.

— Для чего он вам понадобился?

— Мне стыдно признаться, мистер Пюнд. Знаю, я поступила дурно и, наверное, была немножечко не в своем уме. Но в свете того, о чем мы недавно говорили, вы, как никто, способны понять, что очень немногое в моей жизни сложилось так, как я того хотела. Вопрос не только в Магнусе и в доме. Я так и не вышла замуж. Не знала настоящей любви, даже в молодости. Ну да, у меня есть церковь и деревня, но бывают минуты, когда я смотрю в зеркало и спрашиваю себя: какой смысл? Что я здесь делаю? Неужели я обязана и дальше влачить эту жизнь? Библия однозначно выражается о самоубийстве. Это моральный эквивалент убийства. «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» — так сказано в Книге Иова [14]. У нас нет права налагать на себя руки.

Кларисса замолчала, и взгляд ее вдруг посуровел.

— Но бывали времена, — продолжила она, — когда тьма окутывала меня, когда я вглядывалась в юдоль смерти и желала... желала вступить в нее. Каково, думаете, приходилось мне, наблюдающей за Магнусом, Фрэнсис и Фредди? Я привыкла жить в том доме! Все его удобства и роскошь некогда принадлежали мне! Забудем про то, что на самом деле их у меня украли, мне не стоило возвращаться в Саксби-на-Эйвоне! Безумием было унижаться, подбирая крохи с императорского стола. Так что мой ответ — да, я думала о самоубийстве. И взяла физостигмин, так как знала, что он сделает свое дело быстро и безболезненно.

— Где он сейчас?

— Наверху. В ванной комнате.

— Боюсь, я вынужден попросить передать его мне.

— Хорошо, мистер Пюнд. Теперь мне он точно ни к чему. — Она говорила оживленно, почти с блеском в глазах. — Вы намерены привлечь меня за кражу?

— Не вижу в этом необходимости, мисс Пай, — ответил Чабб. — Мы только хотим быть уверены, что препарат возвратится к доктору Редвинг.

Несколькими минутами позже они ушли, и Кларисса Пай закрыла парадную дверь, радуясь, что осталась одна. Она стояла неподвижно и тяжело дышала, размышляя над состоявшимся разговором. Дело с ядом ее не заботило. Это теперь не важно. Удивительно однако, что сыщики так суетятся ради ничтожной кражи, тогда как у нее украли гораздо больше. Удастся ли доказать, что Пай-Холл принадлежит ей? Что, если полицейский инспектор прав? Все, что у нее есть, — это слова больного и умирающего человека, сказанные без свидетелей. Нет никаких гарантий, что он произнес их в здравом уме. Судебный иск о двенадцати минутах, истекших больше чем пятьдесят лет назад.

С чего начать? Да и стоит ли?

Очень странно, но Кларисса вдруг почувствовала себя так, словно с плеч ее сняли тяжкий груз. Отчасти причиной тому был факт, что Пюнд забрал яд. Физостигмин бременем висел на ее совести, и только взяв его, она в ту же минуту пожалела об этом. Но это было еще не все. Ей вспомнились слова Чабба: «Возможно, лучше оставить все так, как оно есть. У вас тут замечательный дом. В деревне вас знают и уважают».

Ее уважают. Это верно. Она до сих пор любимая учительница в сельской школе. На деревенских праздниках у нее самый доходный прилавок. Все восхищаются цветочными букетами, принесенными ею на воскресную службу. Робин Осборн обмолвился даже, что не представляет, как обходился бы без нее. Быть может, теперь, когда она узнала правду, Пай-Холл лишится власти над ней? Он принадлежал ей. И будет принадлежать всегда. И самое главное, это не Магнус украл его. И не судьба так распорядилась. Виноват ее отец, человек, о котором она всегда вспоминала с нежностью, а он оказался допотопным чудовищем! Неужели ей хочется бороться с ним, возвращать в свою жизнь, когда он так давно упокоился в могиле?

Нет.

Она будет выше этого. Можно навестить Фрэнсис и Фредди в Пай-Холле, но в этот раз это она будет все знать. Это они станут предметом насмешки.

С выражением, очень похожим на улыбку, Кларисса вошла в кухню. В холодильнике хранились консервированные лососевые тефтельки и компот. То что нужно для славного обеда.

— Думаю, она приняла известие на удивление хорошо, — сказала Эмилия Редвинг. — Поначалу мы не были уверены, стоит ли вообще ей говорить. Но теперь я рада, что мы это сделали.

Пюнд кивнул. Они с Фрейзером пришли одни, инспектор Чабб вернулся в Пай-Холл встречать двух полицейских водолазов, вызванных из Бристоля — ближайшего крупного отделения, где имелись подобные специалисты. Им еще предстояло обследовать озеро, хотя Пюнд уже вполне представлял, что они там найдут. Он сидел в личном кабинете врача. Артур Редвинг тоже присутствовал. Выглядел он смущенным, как если бы мечтал оказаться где угодно, только не здесь.

— Да, мисс Пай персона довольно грозная, — согласился Пюнд.

— Так как подвигается ваше расследование? — осведомился Артур Редвинг.

Пюнд в первый раз встретился с супругом доктора Редвинг, человеком, написавшим портрет Фрэнсис Пай. А также, совершенно очевидно, портрет юноши, висевший на стене у него за спиной. Юноша, надо полагать, был его сын. У него было такое же смуглое, приятное лицо со слегка меланхоличным, очень английским выражением. И тем не менее эти двое отличались. Между отцом и сыном ощущалось некое напряжение. Пюнда всегда интересовала уникальная связь между портретистом и его моделью, исключающая всякие секреты. Так было и здесь. То, как был написан мальчик, поза, в которой он вальяжно привалился плечом к стене, согнутое колено, руки в карманах... Все это указывало на близость, даже любовь. Но при этом Артур Редвинг сумел передать во взгляде парня какую-то тоску и подозрительность. Тому не нравилось быть здесь.

— Это ваш сын? — спросил он.

— Да, — ответил Артур. — Себастьен. Он в Лондоне.

Каким-то образом эти три слова выразили самое большое разочарование в жизни.

— К сожалению, мы нечасто видимся, — добавила Эмилия Редвинг.

— Артур написал этот портрет, когда Себастьену было семнадцать.

— Портрет чертовски хорош! — заявил Фрейзер. Когда доходило до искусства, экспертом был он, а не Пюнд, и Джеймс дорожил возможностью побыть на переднем плане. — Вы выставлялись?

— Я бы не прочь... — пролепетал Артур.

— Вы хотели поговорить с нами о расследовании, — перебила Эмилия.

— Именно так, доктор Редвинг, — улыбнулся Пюнд. — Оно почти закончено. Не думаю, что мне придется задержаться в Саксби-на-Эйвоне больше чем на две ближайшие ночи.