Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

— Честно, Сьюзен? Я думал, что раз Алан умер, то и для вас все кончено. Вот так. Я полагал, что издательство закроется и отель станет выходом для нас обоих.

— Не все так плохо. Ближайшие года два могут оказаться трудными, но «Клоуверлиф» не исчезнет в один миг. Я заключу договоры с другими авторами...

— Хочешь открыть нового Аттикуса Пюнда?

В его тоне было столько презрения, что я на мгновение удивленно замолчала.

— Мне казалось, тебе нравятся книги про него... — пробормотала я.

Андреас взял у меня сигарету, затянулся, потом вернул ее назад. Это мы проделывали машинально, даже когда ссорились.

— Никогда они мне не нравились! — отрезал он. — Я читал их, потому что ты работала над ними, а мне важно, что ты делаешь. Сами же романы я считаю хламом.

Я была ошеломлена, не знала даже, что сказать.

— Но они принесли кучу денег...

— На сигаретах тоже хорошо зарабатывают. Или на туалетной бумаге. Но это не значит, что эти товары имеют культурную ценность.

— Как ты можешь так говорить?!

— А почему нет? Алан Конвей потешался над тобой, Сьюзен. Над всеми потешался. Я кое-что понимаю в литературе. Я Гомера преподавал, черт побери! Преподавал Эсхила. Он знал, чем были его книги, и отдавал себе отчет, что делает, когда сочинял их. Это дурно написанное чтиво!

— Не согласна! Книги написаны очень хорошо. Миллионы людей наслаждаются ими.

— Грош цена этим романам! Восемьдесят тысяч слов, чтобы доказать, что убийца — дворецкий?

— Ты рассуждаешь как сноб!

— А ты защищаешь то, что, как тебе было ясно с самого начала, не имеет никакой ценности.

Я толком и не заметила, когда наш спор принял такой резкий оборот. Прекрасный стол со свечами и цветами. Вкусная еда. А мы двое вцепились друг другу в глотки.

— Не знай я тебя лучше, сказала бы, что ты завидуешь, — пожаловалась я. — Ты познакомился с Аланом раньше меня. Вы оба работали учителями. Но ему удалось выбиться...

— Ты в одном права, Сьюзен: я давно его знал и не любил.

— А почему?

— Не хочу об этом говорить. Все в прошлом, и мне не хотелось бы расстраивать тебя.

— Я и так расстроена.

— Прости. Я просто выложил тебе правду. Что до денег, которые он сделал, то тут ты тоже права. Он не заслужил их, ни единого пенни, и все время нашего с тобой знакомства мне невыносимо было видеть, как ты пресмыкалась перед ним. Вот что я скажу, Сьюзен: он тебя не стоит.

— Я была его редактором, вот и все. Я от него тоже была не в восторге! — Всё, надо остановиться. Мне не нравилось, какой оборот принимает наш разговор. — Почему ты раньше об этом молчал?

— Потому что это не имело значения. А теперь это важно. Я прошу тебя стать моей женой!

— Что же, ты нашел интересный способ сделать предложение.

Андреас остался на ночь, но от тепла, которое существовало между нами после его возвращения с Крита, не осталось и следа. Он прямиком отправился спать, а ушел рано утром, не позавтракав. Свечи выгорели дотла. Ягненка я завернула в фольгу и сунула в холодильник. А потом пошла на работу.

Я всегда любила понедельники. Четверги и пятницы доводят меня до белого каления, зато как-то приятно входить и видеть на столе стопки бумаг: нераспечатанные письма, корректура, ожидающая вычитки, служебки из маркетинга, отдела по общественным связям и зарубежным правам. Свой кабинет я выбрала, потому что он расположен в задней части здания. Здесь, под карнизом, тихо и уютно. Это комната из разряда тех, куда так и просится топящийся углем камин, — возможно, он тут и был, пока какой-то вандал не разобрал его на рубеже столетий. Совместно с Чарльзом я пользовалась услугами Джемаймы, пока та не уволилась, а на ресепшене постоянно находилась Тесс, готовая сделать для меня что угодно. Когда я пришла в то утро понедельника, она сделала мне чай и передала телефонные сообщения: ничего срочного. Комитет «Женской премии за художественную литературу» просил меня войти в жюри. Моего детского автора требовалось подбодрить. Возникли проблемы с суперобложкой — я предупреждала, что она не сработает.

Чарльза не было. Роды у его дочери Лоры начались раньше срока, и они с женой ждали дома. Он прислал мне тем утром письмо по электронке: «Надеюсь, у тебя было время поразмыслить над нашим разговором в машине. Это будет хорошо для тебя и, уверен, хорошо для компании». Забавно, но Андреас позвонил мне практически в ту самую минуту, когда я читала это письмо. Судя по часам, он, должно быть, ускользнул из класса в коридор, предоставив ученикам делать упражнения по греческому.

— Прости за вчерашний вечер, — проговорил он, понизив голос. — Глупо с моей стороны было выливать это все на тебя. Школа просит меня передумать, и я не приму окончательного решения, пока ты не скажешь мне, как быть.

— Спасибо.

— И я беру назад свои слова насчет Алана Конвея. Разумеется, книги у него стоящие. Просто я был с ним знаком и... — Андреас затих, и я представила, как он оглядывает коридор, словно нашкодивший ученик, боящийся, что его застигнут.

— Поговорим об этом позже, — ответила я.

— Сегодня у меня родительское собрание. Почему бы нам не поужинать завтра вечером?

— Это было бы замечательно.

— Я позвоню. — Андреас положил трубку.

Совершенно неожиданно, сама того не желая, я оказалась на пересечении жизненных дорог, а точнее, на Т-образном перекрестке. Я могу стать главным редактором «Клоуверлиф букс». Были писатели, с которыми мне хотелось бы работать, перспективные идеи, на которые Чарльз неизменно накладывал вето. Как я уже сказала накануне Андреасу, передо мной открывались возможности вести дело так, как я хочу.

С другой стороны был Крит.

Альтернативы были настолько различными, диаметрально противоположными, что, мысленно сопоставив их, я чуть не расхохоталась. Я была похожа на ребенка, пытающегося понять, кем он хочет стать: нейрохирургом или машинистом поезда. Выбор ставил в тупик. Но почему такие события всегда случаются одновременно?

Я просмотрела почту. В ней оказалось письмо, адресованное Сьюзен Риланд, которое мне захотелось сразу отправить в корзину. Ненавижу, когда люди коверкают мою фамилию, особенно если проверить написание совсем не сложно. Еще пара приглашений, счетов... Обычные дела. И на дне кучи обнаружился коричневый конверт формата А4, явно с рукописью внутри. Вот это уже интереснее. Никогда не читаю присланных без договоренности рукописей. Сейчас так больше никто не делает. Но на конверте значилось мое имя (написанное без ошибок), поэтому я вскрыла его и взглянула на первую страницу.

Дональд Ли

СМЕРТЬ ВЫХОДИТ НА ПОДМОСТКИ

Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, что это книга, написанная официантом из клуба «Плющ», тем самым, который уронил тарелки при виде Алана Конвея. Он утверждал, что Алан украл у него сюжет для четвертой своей книги про Аттикуса Пюнда, «Гость приходит ночью». Мне по-прежнему не нравилось название романа Ли, да и первое предложение («В театре „Павильон“, что в Брайтоне, происходили сотни убийств, но это было первым настоящим») тоже не внушало оптимизма. Недурная идея, подумалось мне, но слишком уж прямолинейно и косноязычно изложенная. Однако я обещала Дональду почитать рукопись, и, поскольку Чарльза нет, а от мыслей про Алана не мешает отдохнуть, я решила попробовать. Чай есть. Что еще нужно?