Райли Сейгер - Дом на краю темноты [litres]

Я не могу на это злиться. Я сама все время об этом думала. Если кому и должно быть стыдно, так это мне.

– Здесь мы обе виноваты, – говорю я.

– Тогда почему вы искали правду?

Я уже несколько дней задаю себе этот вопрос. Я подозреваю, что ответ кроется в том, что сказала мне доктор Вебер. Что это был мой способ написать собственную версию истории. И хотя я делала это из совершенно эгоистичных соображений, теперь я понимаю, что эта история не только моя.

Петра тоже в ней участвует. Это не меняет того, что произошло. Эльза так и не обретет свою старшую дочь, а у Ханны больше нет сестры.

Но у них есть правда. И это очень ценно.

Я должна знать.

Шеф Олкотт уезжает вместе с остальными машинами. Они выстраиваются в линию вдоль подъездной дорожки, сирены выключены, но огни все еще мигают.

Еще одна машина появляется до того, как они полностью исчезают с холма, ее фары неожиданно появляются над горизонтом. На краткий, ослепительный миг я вижу лишь калейдоскоп огней, пока две машины замедляют ход и объезжают друг друга. Синий, красный и белый. Все мелькает между деревьями в крутящейся ярости, похожей на диско-шар. Аварийные огни исчезают. Фары становятся ярче, когда машина объезжает подъездную дорожку и останавливается, хрустя гравием.

Я не вижу, кто в машине. Слишком темно, и мои глаза все еще щиплет от аварийных огней. Я могу разглядеть лишь очертания человека за рулем, сидящего в полной неподвижности, как будто он хочет снова завести машину и поехать дальше.

Но тут дверь со стороны водителя распахивается, и из машины выходит мама.

– Мам? – в шоке говорю я. – Что ты тут делаешь?

– Я могу спросить тебя о том же.

Она остается на подъездной дорожке, выглядит измученной в своем дорожном костюме – белые брюки, блузка с принтом, босоножки на ремешках. Без солнцезащитных очков ее глаза оказываются красными. А под ними темные полумесяцы. У нее нет багажа. Просто сумочка, которая вот-вот соскользнет с плеча.

– Ради всего святого, Мэгги, – говорит она. – Почему ты сюда вернулась? Чего ты тут надеялась добиться?

– Мне нужна была правда.

– Я сказала тебе правду, – настаивает мама, – но ты не смогла успокоиться. И из-за этого мне пришлось лететь через полстраны, и вот я приезжаю и вижу все эти полицейские машины. Какого черта ты тут делала?

Я веду ее внутрь. У входной двери она на мгновение застывает, давая понять, что у нее нет никакого желания входить в Бейнберри Холл, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Уже внутри она настаивает только на том, чтобы спуститься на кухню.

– Я не хочу быть здесь, – говорит она. – Только не на этом этаже.

Мы спускаемся вниз на кухню и занимаем места друг напротив друга за разделочным столом. И там я ей все рассказываю. Почему я решила вернуться. Что случилось, когда я сюда приехала. Про то, как я нашла тело Петры, заподозрила папу и потом поняла, что истинным виновником был Дэйн.

Когда я заканчиваю, мама просто смотрит на меня. Она выглядит такой старой в резком и беспощадном свете кухни. Он освещает разрушительные последствия времени, которые она обычно так старается скрыть. Морщины, пигментные пятна и седые пряди, растущие вдоль линии волос.

– О, Мэгги, – говорит она. – Тебе правда не нужно было в это ввязываться.

Тревога обрушивается на мои плечи с такой силой, что весь Бейнберри Холл, кажется, затрясся.

– Почему? – спрашиваю я.

Мама нервно оглядывает комнату, напоминая запертую в клетке птичку.

– Нам надо уходить, – говорит она.

– Чего ты мне недоговариваешь?

– Нам надо уходить и никогда не возвращаться.

Мое беспокойство растет, вливается в меня, давит на меня. Когда мама встает, мне приходится приложить все усилия, чтобы тоже встать и усадить ее обратно на стул.

– Мы останемся здесь. Мы будем сидеть здесь и говорить, как принято в нормальных семьях, – по пути обратно к стулу я замечаю вишневый пирог на столе. – Смотри, даже десерт есть.

Я хватаю пирог и бросаю его на стол. За ним следуют две вилки, которые приземляются со стуком. Для вида я хватаю одну, отковыриваю ей огромный кусок пирога и запихиваю в рот.

– Видишь? – говорю я, глотая. – Разве это не мило? Просто разговор мамы с дочкой, который давно назревал. Теперь говори.

Я откусываю еще один большой кусок, ожидая, что скажет мама. Вместо этого она берет вилку и выковыривает крошечный кусочек. Она пытается его откусить, но ее руки так дрожат, что пирог падает с вилки. На столе сияет густая капля цвета крови.

– Я не знаю, чего ты от меня хочешь, – говорит она.

– Правду. Только ее я всегда и хотела, – я беру третий кусок пирога. – Ты должна рассказать все, что вы скрывали от меня последние двадцать пять лет.

– Ты не захочешь знать правду. Ты думаешь, что хочешь, Мэгги. Но это не так.

Мамин птичий взгляд останавливается на дыре в потолке кухни. И тут я понимаю, что ошибалась насчет Дэйна. Что я могла ошибаться во всем.

– Дело в папе?

– Я не хочу об этом говорить.

– Это он убил Петру?

– Твой отец никогда бы…

– Потому что ощущение такое, что это он, – говорю я. – Вся эта секретность. Вся эта ложь. Из-за этого я думаю, что он правда убил шестнадцатилетнюю девочку, а ты помогла ему это скрыть.

Мама обмякает на стуле. Ее рука, прижатая ладонью вниз к столу, падает в долгом и усталом жесте.

– О, малышка, – говорит она таким голосом, от которого меня переполняют эмоции. – Моя милая девочка.

– Так это правда? – говорю я.

Мама качает головой.

– Твой папа не убивал эту девочку.

– Тогда кто?

Она тянется к своей сумке и достает большой конверт, который протягивает мне через стол. Я его открываю и заглядываю. Внутри пачка бумаг. На первом листе неожиданная подпись.

Мэгги

– Мы с твоим папой молились, чтобы этот день никогда не наступил, – говорит она.

– Почему?

– Никто из нас не хотел говорить тебе правду.

– Почему?

– Потому что Петру убил не твой папа.

Мои глаза так и не покидают тот первый лист.

– Тогда кто?

– Ты, Мэгги, – говорит мама. – Это ты ее убила.

Мэгги

Я пишу это тебе, Мэгги, хотя и молюсь Господу, чтобы ты этого никогда не увидела. Но если ты это читаешь, то это значит, что мы с твоей мамой потерпели неудачу.

За это мы искренне просим прощения.

К этому времени ты уже знаешь часть правды о той ночи, когда мы сбежали из Бейнберри Холл. А вот и остальная. И хоть я отчаянно надеюсь, что ты не прочитаешь дальше этого абзаца, я уже знаю, что этого не будет. В конце концов, ты же моя дочь.

Мы никогда не планировали покидать Бейнберри Холл таким образом. Мы вообще не планировали уезжать. Несмотря на проблемы с уходом за домом и предыдущие трагедии, это был прекрасный дом. И он мог бы быть счастливым, если бы я не увлекся его историей.