Джон Маррс - Тьма между нами

— Всё в порядке, Нина? — раздается голос Дженны у меня за спиной.

Вздрагиваю, потому что, углубившись в свои мысли, не слышала, как она вошла.

— Да, всё в норме, — отвечаю и смахиваю слезы.

Ложь настолько очевидна и неубедительна, что она предлагает:

— Может, выпьем по чашке чая и ты мне все расскажешь?

— Нет, нет, я в порядке, спасибо. Просто проблемы с мамой.

Коллеги знают о «слабоумии» моей матери и проявляют сочувствие. Вообще-то мне не нравится, когда меня жалеют, однако иногда — как, например, сейчас — я разыгрываю эту карту в собственных интересах.

Дженна кивает.

— Ладно. Если что, приходи, — добавляет она и оставляет меня в покое.

Снова проверяю электронную почту, даже в папку со спамом на всякий случай заглядываю; просматриваю все мессенджеры — пусто. Дилан не отвечает.

Пора возвращаться к работе. Когда я спускаюсь на первый этаж, у меня перед глазами безо всякого предупреждения всплывает лицо Мэгги. Зажмуриваю веки и сжимаю кулаки, заставляя ее исчезнуть. И вдруг осознаю, что весь этот кошмар начался с ее лжи, когда она отобрала у меня ребенка. Она — причина нашей разлуки с Диланом. Она — вершительница моих страданий. Придумав уплотнение в груди, Мэгги обманом вытянула из меня сочувствие, заставив забыть о ее мерзких злодеяниях. Какая же я идиотка! Она крутит мной точно так же, как наглая самозванка Джейн — моим сыном. Нами манипулируют. И мы ведемся, потому что и он, и я — добряки с огромным сердцем.

Теперь с меня хватит. Пора напомнить Мэгги, где ее место. Несмотря на ее жестокость и эгоизм, несмотря на всю ту боль, которую она мне причинила, я нашла в себе силы заботиться о ней. Но они иссякли. Довольно. Отныне мы просто живем под одной крышей. И она значит для меня не больше, чем ставни, которые скрывают все, что происходит внутри, или половицы, поскрипывающие у меня под ногами, или разделяющие нас двери.

Пришло время расплаты.

По тому, как Нина открывает дверь в мою часть дома, я понимаю, в каком она настроении.

Если она кричит: «Привет», — значит, все хорошо. Когда спрашивает: «Есть кто наверху?» — вроде как шутит, — стоит готовится к резкостям. Если просто окликает меня по имени — будет сидеть насупившись весь ужин и быстро отправит меня обратно наверх. А когда дверь отворяется без единого слова — жди беды. У меня нехорошие предчувствия.

Первая моя мысль, конечно, о том, что она заметила процарапанную дыру. Прикрываю глаза. Вчера вечером картонка из-под яиц отвалилась, потому что зубная паста оказалась недостаточно липкой. Я приклеила ее обратно, но, видимо, она снова отстала и Нина, когда вошла, сразу увидела ее и все поняла.

За последние дни мне удалось отколупнуть еще полдюйма штукатурки и раскромсать часть доски. Цель близка, потому что, лежа на полу и прижавшись к дыре ухом, я слышу, как тарахтит бойлер. Если я могу разобрать даже такие тихие звуки, значит, друг Нины точно услышит меня, когда я буду звать на помощь. Судя по глубине отверстия, я приближаюсь к последнему слою гипсокартона; главное — не пробить его и не сделать сквозную дыру, которую Нина наверняка заметит снаружи. Тогда все труды пропадут втуне. Чтобы не рисковать, я начала ковырять еще одну брешь.

Молчание Нины меня изводит. Стараясь как можно меньше греметь цепью, подкрадываюсь к дверному проему и выглядываю на лестницу. Дверь распахнута настежь, Нины нет. Я начинаю спускаться и с облегчением вижу, что картонка на месте.

Сегодня приглашения к ужину явно не будет, поэтому я спускаюсь сама и сажусь на обычное место. Подноса со ставшими уже такими привычными витаминами, семенами и добавками нет; вместо металлических столовых приборов снова лежат пластиковые. Стол накрыт кружевной скатертью моей бабушки, которая от неумелой стирки села и приобрела грязновато-серый цвет. Нина меня наказывает. Но если не из-за дыры в стене, тогда за что же?

Осмыслить это я не успеваю, потому что она появляется в дверях с большой керамической формой, над которой поднимается пар — надо думать, снова рагу. Еще она несет нож и хлеб. Я улыбаюсь и здороваюсь, однако в ответ получаю лишь дежурное приветствие. Нина в очень плохом настроении.

Она раскладывает густую вязкую жижу половником по тарелкам и разрезает хлеб. Когда я протягиваю руку, чтобы взять кусок, она злобно зыркает на меня и цедит, что сегодня мне хлеб не положен. Молча едим. Картофельное рагу с мясом отвратительное, но я не жалуюсь, чтобы не раздражать Нину еще больше. Выжидаю пару минут и заговариваю о своем уплотнении. Это последняя отчаянная попытка перетянуть ее на свою сторону — на сторону здравого смысла.

— Что значит «дает о себе знать»? — спрашивает она с недоверием и издевкой.

— Болит. В последнюю пару недель в груди появилась тупая пульсирующая боль. И, кажется, я нашла вторую шишку под левой рукой.

— Кажется или действительно нашла?

— Ладно: я нашла нечто похожее на еще одно уплотнение.

Показать она не просит и ни о чем больше не спрашивает, что убеждает меня в истинности подозрений, которые мучили меня в последние недели, — Нине все равно. Однако вместо уныния я преисполняюсь решимостью.

— Думала, для тебя это важно, потому и сказала.

Впервые за вечер Нина смотрит мне прямо в глаза и бросает с неприкрытой злобой:

— И чего ты от меня ждешь?

— Сама знаешь, — вежливо говорю я. — Помощи. Мы попробовали твой метод. Я изменила диету, принимала лечебные травы, прочла все книги, которые ты мне оставляла… Уплотнения растут и множатся. Мне нужно к врачу.

Нина пожимает плечами.

— Ты даже не старалась, чтобы мой метод помог.

Она провоцирует меня, и мне стоило бы отступить, чтобы не ввязываться в неравный бой. Однако на кону моя жизнь, так что буду стоять до конца.

— Я сделала все от меня зависящее. Твой метод мы испытали, пришел черед попробовать мой.

— Брось, Мэгги, хватит врать. Твой план не сработает. Бьюсь об заклад, ты прыгала до потолка, когда нашла первую шишку, решив, что это твой билет на свободу.

— Как можно радоваться опухоли? Не говори ерунды! Прошу проявить немного сострадания. Да, я совершила несколько ужасных ошибок, и ты, возможно, больше не считаешь меня своей мамой. Но, нравится тебе это или нет, ты не перестала быть моей дочерью. Я прошу тебя о помощи.

— Увы! — Она фыркает. — Два года назад я предупредила, что тебе придется за все заплатить. С тех пор ничего не изменилось.

Ей на меня наплевать. И решения своего она не изменит.

— Не понимаю, в чем я провинилась. По-моему, в последние несколько недель мы стали лучше ладить…

— Я вижу тебя насквозь! — взвизгивает Нина, тыча в меня пальцем. — Ты ничуть не лучше других женщин, постоянно манипулирующих своими детьми, — эгоисток, которые давят на чувство вины, вынуждая детей плясать под свою дудку. Но я не позволю тебе победить — ни тебе, ни ей. Никто больше заберет его у меня!