Меган Миранда - Последняя гостья

Я понимала, в этом весь фокус. Не сменить угол зрения или подробности истории, не подступить на шаг ближе или отойти дальше, а измениться самой. Мне вспомнился тот вечер, когда я стояла за маминой спиной, а она делала снимки в лодке Харлоу — снимки, которые в конечном итоге привели ее к этой картине. К пейзажу, который она снимала и рисовала раз за разом, словно гналась за чем-то. Теперь я видела все, что осталось за кадром, все, что помещало эту картину в контекст — лодку, в которой она стояла, нас с Коннором, играющих в «Что я вижу» у нее за спиной. Неприкрытую ясность того момента, пока тени перед нами продолжали тускнеть, растворяться в ночи. Как будто жизнь, которую она вела, и жизнь, к которой она стремилась, все это время была одной и той же.

Я отошла от картины, направилась к закрытой двери в конце коридора. Мы с Лус тем вечером пробовали нажать ручку этой двери, но она была заперта. Тогда я хлопнула ладонью по панели, надеясь этим ударом заставить вздрогнуть тех, кто там, внутри.

Теперь дверь скрипнула и подалась, из темноты зловеще проступили очертания мебели. Здесь шторы были плотно задернуты, и я наконец включила свет, отвоевавший у темноты белое покрывало на постели, сундук темного дерева, стопку одеял возле него. Откинув крышку, я заглянула внутрь — запах сосны, старых стеганых одеял и пыльного чердака.

Он был открыт, насколько мне помнилось, когда я пришла сюда на следующий день после вечеринки, чтобы навести порядок. Был ли ее телефон внутри уже тогда?

Вдоль постели, ведя рукой по мягкой ткани, я прошлась по твердому дереву, по слегка пружинящим половицам, мимо стенного шкафа, к ванной.

Под самым потолком в туалете имелось окно для освещения, но оно не открывалось. Длинное зеркало в белой рамке. Туалетный столик на крепких деревянных ножках, упирающихся в кафель. Мы вытирали воду с пола, Паркер и я, после того как Элли Арнолд согревалась здесь под душем в компании подружек. Вода была повсюду, испачканные полотенца остались брошенными по углам.

Я провела пальцами по гранитной поверхности туалетного столика — в мраморных разводах, серых с белым. Острые уголки. Встала на колени, вспоминая, каким мокрым был пол тем вечером — и кучу полотенец в углу, которые я сложила в пластиковый пакет.

На следующий день я постирала их в машине с отбеливателем, чтобы вернуть им чистый вид.

Я заглянула под столик, всмотрелась в потемневшую затирку — там грязь было труднее заметить и отчистить. Снова выпрямилась и упиралась сбоку в столик, пока он не заскользил от стены, скребя ножками по кафелю. Я толкала его дюйм за дюймом, пока не поставила наискосок к душевой кабинке и не остановилась, чтобы отдышаться. Освободившийся угол был пыльным и замусоренным, с потемневшими швами между плиткой, в разводах от высохшей воды.

Я встала на колени и провела пальцами по меловому осадку.

Ржаво-красное пятнышко в углу. Оставшееся незамеченным. Я откачнулась на пятках, передернулась, как в ознобе, и с трудом выбралась из ванной, на этот раз отчетливо представив себе все.

Схватка за запертой дверью, выбитый из ее рук телефон, трещина на экране. Борьба, успешные попытки оттеснить ее от двери, от выхода. Вталкивание в ванную. Падение, удар головой. Кровавая лужа. Лихорадочные попытки вытереть ее. Поиски запасных полотенец, устранение беспорядка. Необходимость передвинуть ее.

Поиски в ее сумочке, находка — ключи. Взгляд в окно над унитазом, нажатые кнопки на брелоке для ключей — и у моей машины на другой стороне улицы вспыхивают фары.

Одеяло выхвачено из сундука, чтобы накрыть ее. В суматохе при этом потерян ее телефон. Завалился на дно сундука, там и остался — в ожидании, когда его найдут.

Ее заворачивают. Господи, какая она маленькая. Проскальзывает в коридор и щелкает тумблерами, отключая электричество… но кто?

Неужели ради этого и устроили отключение и сцену в темноте? В качестве отвлекающего маневра, пока кто-то перенес умирающую или потерявшую сознание Сэди в машину?

Если так, я сама замела все следы сразу, вернувшись в дом на следующий день. Постирала улики с отбеливателем в стиральной машине, договорилась о замене окна, захлопнула деревянный сундук — и оставила там ее телефон. Я уничтожала ее по частям, пока она не стала невидимой. И теперь мне требовалось снова взять ее в фокус.

Дрожащей рукой я начала делать телефоном снимок за снимком: пол под туалетным столиком с ржаво-красным пятнышком крови, сундук с одеялами, электрощиток в коридоре, расстояние оттуда до входной двери. Собирать доказательства, пока меня не выгнали отсюда. Доказательства случившегося, единственной свидетельницей которого была я, а призрак Сэди заполнил пробелы в моих воспоминаниях.

Я видела, как развивалось это действие. На три шага назад, три шага вперед. Девчонка в голубом, яркое пятнышко цвета моря, крутнувшееся у меня в дверях, бледная нога, зацепившаяся за камень — и провисевшая там, пока ее не нашли.

На обратном пути я свернула от пристани и от побережья. В противоположную сторону, к горам. И неожиданно для себя обнаружила, что еду по извилистой тихой улочке, где не бывала много лет.

От этой длинной бетонки разбегались подъездные дорожки — плотно утоптанные, ведущие к домам старой постройки в окружении деревьев.

Я сбавляла скорость, пока не приблизилась к последнему дому на этой улице: строению в стиле ранчо, отодвинутому от дороги и отделенному от нее газоном в проплешинах земли. Харлоу все еще жили по соседству, их уличный фонарь был виден за деревьями. Я поставила машину у широкого въезда дорожки к моему прежнему дому, под низко нависшими узловатыми ветками.

В темноте деталей было не различить, так что мне оставалось лишь представлять себе пестрые керамические вазоны на передней веранде, раскрашенную вручную табличку «Добро пожаловать» на входной двери. Деревянные стулья, сколоченные мамой, облупившуюся тускло-зеленую краску, низкий столик.

Мне представилось, как мама читает, сидя на передней веранде. Отец держит стакан и мамины ступни у себя на коленях. Оба то и дело поднимают голову, проверяя, как там я.

Прямо здесь моя жизнь однажды глухой ночью достигла развилки.

Но это — это жизнь, которая должна была мне достаться. Отец ловил меня при попытке вбежать в дом. «Ты вся извозилась», — со смехом говорил он. Мама пожимала плечами: «Да пусть идет».

Воспоминания и воображение. Все, что осталось от жизни, которую у меня отняли.

Должно быть, я задремала прямо в машине, и гудок телефона разбудил меня, приведя в состоянии паники.

Мне понадобилось мгновение, чтобы сообразить, что я сплю на боку, свернувшись на водительском сиденье. «Музыка ветра» вместо пестрых керамических вазонов, табличку «Добро пожаловать» заменил венок из виноградных лоз. Ярко-синие металлические стулья на передней веранде, броское пятно среди горного пейзажа.