Шарлотта Линк - Дом сестер

— Тебе будет нелегко, — сказала Фрэнсис, думая при этом не только о его молодости. У консерваторов на севере Англии, где царила ужасная нищета и обострилось социальное напряжение, было непростое положение. В качестве представителя от Западного Йоркшира в нижней палате парламента с прошлого года был фанатичный социалист.

— Конечно, мне будет трудно, — согласился Джон. Он опять остановился; на его лице отразилась смесь усталости и решимости. — Мне только двадцать три года. Кроме того, Ли — самая богатая и влиятельная семья в нашем избирательном округе. Я смогу с этим справиться. В один прекрасный день я стану членом нижней палаты, вот увидишь. Я имею в виду… ты и это должна учитывать. Возможно, тебя пугает перспектива провести всю свою жизнь в Дейлвью, но этого не будет. Мы несколько месяцев в году будем жить в Лондоне. Мы сможем посещать театр и оперу и выходить в общество. Если ты захочешь, мы будем путешествовать. Париж, Рим, Венеция… куда пожелаешь. У нас будут дети, и…

— Джон! У тебя нет необходимости убеждать меня в том, что с тобой передо мной открывается красивая жизнь. Я и сама это знаю.

— И почему ты тогда колеблешься?

Фрэнсис уклонилась от его вопрошающего, растерянного взгляда и посмотрела вдаль. Сегодня холмы не уходили в облака; они четко вырисовывались на фоне неба. Почему она колебалась? Ни себе, ни ему в этот момент Фрэнсис не смогла бы дать однозначный ответ на этот вопрос. Определенным образом она тоже не была откровенна, когда сказала, что вопрос Джона застал ее врасплох и потому ей требуется время, чтобы подумать. Она не ожидала услышать предложение именно в этот момент, но всегда знала, что однажды он предложит ей выйти за него замуж. Так или иначе, это было ясно еще со времен их детства, когда он учил ее верховой езде и они вместе галопировали по лугам, а потом она пыталась выстирать в ручье его испачканные землей и покрытые пятнами от травы брюки, после того как он, упав, испугался, что у его чувствительной матери произойдет нервный срыв. Они это знали, как знали и все остальные, и, возможно, именно поэтому миссис Ли попыталась разлучить их, хотя ей это не удалось.

В течение тех долгих лет, которые Фрэнсис вынуждена была провести в ненавистной школе в Ричмонде, именно Джон утешал ее, когда она тосковала по дому, и удерживал от неподобающего поведения, могущего спровоцировать ее отчисление из школы. Как и в тот июньский день, когда Джон пришел на берег Свейла, чтобы утешить ее, он всегда был готов прийти ей на помощь. Он писал ей горы писем — нежных, веселых, ироничных, — которые доводили ее до смеха. Помимо членов ее семьи, он был для нее самым близким человеком на свете.

Что же вдруг встало между ними? Фрэнсис этого не понимала, но чувствовала, что это как-то связано с длительным, скрытым недовольством, в котором она жила после окончания школы. Это беспокойство, это ожидание чего-то, что оставалось для нее загадкой…

Неожиданно она вспомнила, что сказала Элис Чэпмен в тот день, когда они вместе сидели в саду и курили. «Вы хотели бы просто делать то, чего от вас ждут? Выйти замуж, родить детей, иметь гостеприимный дом и устраивать чаепития в женском обществе?»

— Сейчас я не могу этого сделать, — сказала Фрэнсис вслух.

Джон посмотрел на нее.

— Что?

Мрачный дом, в котором они должны будут вместе жить, в котором всегда холодно и в котором никогда нельзя разговаривать громко, потому что иначе у миссис Ли заболит голова…

— Мне нужно время, — объяснила она. — Я не могу вот так сразу переехать из дома моих родителей в твой дом. Когда же я буду стоять на собственных ногах? Как я пойму, могу ли утвердиться самостоятельно?

— Зачем тебе это понимать? Для чего?

— Ты вообще меня не понимаешь?

Джон взял ее руку. Последние недели и конкретно этот день принесли так много ужасного, что у него сейчас не осталось сил бороться с ней.

— Нет, — ответил он устало, — я не понимаю тебя. Я хочу быть рядом с отцом.

Они медленно пошли назад. Вскоре опять показались темные стены Дейлвью. Неожиданно Фрэнсис спросила:

— Что ты думаешь об избирательном праве женщин?

— Почему это вдруг пришло тебе в голову? — удивленно спросил Джон.

— Просто вдруг мелькнула мысль.

— Тебя занимают странные вещи!

— Так что ты об этом думаешь?

Джон вздохнул. Казалось, что эта тема его не очень интересовала, особенно в данный момент. Его отец умирал. Женщина, которую он любил, его отвергла. Он чувствовал себя одиноким и несчастным.

— Я просто считаю, что время для этого еще не пришло, — ответил он.

— Если слушать мужчин, то оно никогда не придет.

— Я не противник права голоса для женщин. Но не приемлю средств, которыми воинствующие суфражистки пытаются добиться своих целей. Своими насильственными действиями они только настраивают людей против себя, теряя их последние симпатии.

— Иногда мне кажется, что есть вещи, которые можно осуществить только с помощью насилия, — сказала Фрэнсис. — Пока женщины выдвигают свои требования в вежливой и дружелюбной форме, их никто не слушает. И только если они кричат и бьют оконные стекла, их замечают.

Они почти подошли к дому. Джон все время держал Фрэнсис за руку. Теперь он отпустил ее, взял ее лицо обеими руками и поцеловал в лоб. Потом отступил на шаг.

— Ты высказываешь опасные мысли, — сказал он. — Тебе не следует переживать по каждому поводу, Фрэнсис.

Она промолчала. Джон смотрел на нее, испытывая острое чувство тревоги. Несколько лет спустя он рассказал ей, что в тот момент им овладело такое сильное предчувствие надвигающейся беды, что его стало трясти от холода, несмотря на жаркую погоду. У него было ощущение, что разбилось нечто драгоценное, что принадлежало им обоим. Джон еще ничего не знал о войне, которая начнется через четыре года, о той бездне, в которую она увлечет их обоих, но осознавал, что их ждут тяжелые времена. Он сказал, что в тот вечер у него возникло чувство, что Фрэнсис своим нежеланием выйти за него замуж упустила рай, который они вместе могли бы обрести. И признался, что на самом деле никогда не мог простить ее.

— Но зачем тебе нужно в Лондон? — спрашивала Морин уже в третий раз.

Она выглядела растерянной и испуганной. На ней была одежда черного цвета, так как семья только что вернулась в Уэстхилл с церемонии похорон Артура Ли. В столовой Фрэнсис сообщила родителям, что она решила на некоторое время уехать в Лондон.

— Что же ты собираешься там делать? — спросил Чарльз. — Ты ведь не можешь просто куда-то поехать и не иметь представления, чем будешь там заниматься!

— Я подумала, что могла бы жить у тети Маргарет. И просто знакомиться с Лондоном.

— Мне кажется, что это довольно опасно для молодой девушки, — ответила Морин. — Лондон — как другой мир по сравнению с Дейл-Ли и даже с Ричмондом. Ты к этому не привыкла.