Шарлотта Линк - Дом сестер

— Филипп, вы ведь едва знаете меня, — возразила Фрэнсис и неуверенно засмеялась.

— Я знаю вас. Знаю намного лучше, чем вы думаете. Я часто думаю о вас…

Фрэнсис не знала, что ей ответить, и молчала.

У Филиппа появилось ощущение, что он зашел слишком далеко. Он также замолчал; наконец произнес, запинаясь:

— Я вас… я имею в виду, что, надеюсь, не поставил вас в затруднительное положение.

— Ничуть, — уверила его Фрэнсис, отчаянно думая, как выпутаться из ситуации, чтобы не обидеть юношу. — Я… мы должны подумать об ужине.

Филипп был задет — его выдали выразительные черты лица. Он старался это скрыть, но его улыбка выглядела искусственной и напряженной.

— Хорошо, — сказал он, — идемте же вниз.

Они дошли до середины лестницы, когда сильный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

— Но это не может быть тетя Маргарет! — испуганно сказала Фрэнсис.

Прибежал мистер Уилсон. На его лице было написано возмущение таким безобразным поведением, которое проявлял неизвестный гость. Он открыл дверь — и тут же мимо него в холл ворвалась молодая женщина. Ее промокшее пальто, прилипшее к телу, походило на половую тряпку, мокрые спутанные волосы свисали на плечи. Под правым глазом у нее была рана, из которой сочилась кровь.

— Здесь живет Фрэнсис Грей? — спросила она.

— Могу я узнать ваше имя? — недовольно спросил Уилсон.

— Это я мисс Грей. — Фрэнсис спустилась по лестнице и едва успела подхватить молодую женщину, которая чуть не упала на пол. Вместе с Уилсоном они довели ее до стула и помогли сесть.

— Извините, — прошептала незнакомка. Ее губы побелели. — У меня всего лишь немного закружилась голова.

Фрэнсис вынула носовой платок и приложила его к ране.

— Уилсон, принесите, пожалуйста, что-нибудь дезинфицирующее, — попросила она, — а вы, Филипп, — бренди тети Маргарет. Ей нужно восстановить кровообращение.

Филипп сразу же послушно отправился за бренди, а Уилсон замешкался.

— Мы ничего не знаем о личности этой… — начал он.

— Луиза Эпплтон, — ответила женщина слабым голосом. — Меня послала Элис Чэпмен.

— Элис? — Фрэнсис сразу встревожилась. — Сделайте же наконец то, что я вам сказала! — набросилась она на Уилсона. Потом села на корточки рядом с Луизой и взяла ее за руку. — Что с Элис?

— Ее арестовали. Она ранена. Она еще успела назвать мне ваше имя и ваш адрес. Вы должны сообщить об этом жениху Элис. — Она явно боролась со слезами. — Это было так ужасно!..

— Вас задержала полиция?

Луиза не смогла больше сдерживать плач.

— Я еще никогда не видела, чтобы мужчины с такой жестокостью обращались с женщинами, — всхлипывала она. — Они затаскивали женщин в подъезды и там их избивали. Они бросали их на пол и пинали ногами куда попало. Они таскали их за волосы и целенаправленно били в грудь. У меня было чувство, что они хотят нас убить.

Пришел Филипп с бренди в руках. Фрэнсис наполнила бокал и протянула его Луизе.

— Вот. Выпейте. Вам это поможет.

Пальцы Луизы дрожали. Она стала пить бренди маленькими глотками, и ее щеки постепенно розовели.

— Я никогда этого не забуду, — прошептала она, — никогда, покуда жива. Мы хотим получить право голоса. Мы хотим иметь право, которое веками принадлежало мужчинам. И за это они расправились с нами как с преступницами…

— Элис отправили в тюрьму? — спросила Фрэнсис. — Или в больницу? Вы сказали, что она ранена.

— Насколько я поняла, ее должны отправить в тюрьму Холлоуэй. Я надеюсь, что там о ней как-то позаботятся. Она была вся в крови…

Голос Луизы опять задрожал, и Фрэнсис быстро налила ей еще немного бренди. Потом она сказала:

— Я поеду в тюрьму Холлоуэй. Я должна узнать, могу ли хоть чем-то помочь Элис.

— Вы не должны этого делать! — испуганно возразил Филипп.

Из хозяйственных помещений, расположенных в полуподвале, появился мистер Уилсон; за ним шла кухарка, в руках которой были флакончик с йодом и пачка бинтов.

— Что случилось? — спросила она.

— Полиция избила суфражеток и многих из них арестовала, — объяснила Фрэнсис. — Мисс Эпплтон тоже досталось.

Как мистер Уилсон, так и кухарка мисс Вентворс из чистого убеждения не признавали суфражеток, их методы и цели; но материнское сердце кухарки, кажется, дрогнуло, когда та увидела бледную, промокшую насквозь женщину, которая, дрожа как осиновый лист, сидела съежившись на стуле, а на ее щеке запеклась кровь.

— Она заболеет, сидя в мокрой одежде! — сказала мисс Вентворс. — Ей надо немедленно принять горячую ванну и лечь в теплую постель.

— Займитесь этим, мисс Вентворс, — распорядилась Фрэнсис. — Наполните ей ванну и приготовьте для нее гостевую комнату. Я еду сейчас же в тюрьму Холлоуэй!

— Нет! — крикнули в один голос мистер Уилсон, мисс Вентворс и Филипп. Но Фрэнсис уже бежала вверх по лестнице, чтобы взять свое пальто.

Филипп побежал за ней.

— Вы ведь даже не знаете, где это!

— Я возьму извозчика.

— Я поеду с вами.

— Об этом не может быть и речи. Кто-то должен остаться дома и объяснить все тете Маргарет. Ей и без того хватает в жизни всяких кошмаров…

— Но здесь остается Уилсон и мисс Вентворс. Они и расскажут ей, что случилось!

— Филипп, будьте благоразумны! — Фрэнсис взяла из шкафа пальто и шарф, чтобы надеть его на голову. — Останьтесь здесь и успокойте тетю Маргарет.

Филипп стоял в дверях. В этот момент Фрэнсис была не в состоянии это осознать, но позднее она вспомнила, что у него впервые было выражение лица не обиженного ребенка, а мужчины.

— В это время я не позволю вам ходить по Лондону в одиночку, Фрэнсис. Или я пойду с вами, или вы никуда не пойдете!

Она коротко рассмеялась.

— Вы думаете, что мне требуется ваше разрешение?

Но он стоял в дверях как скала, и Фрэнсис знала, что потратит уйму времени, если начнет с ним спорить.

— Тогда пойдемте, три тысячи чертей, — сказала она. — Я не могу сейчас с вами дискутировать.

Филипп кивнул. Минут пять спустя они мчались через дождь и туман, в мгновение вымокнув до нитки.

То было 18 ноября 1910 года, и этот день вошел в историю движения за права женщин как «Черная пятница». В этот день были арестованы 115 женщин; полиция действовала в отношении демонстрантов с невиданной ранее жестокостью. Кристабель Панкхёрст обвинила впоследствии министра внутренних дел Уинстона Черчилля в том, что тот санкционировал свирепые действия полиции в отношении женщин. Это был упрек, который настолько возмутил Черчилля, что он собирался обвинить Кристабель Панкхёрст в клевете.

Но фактом являлось то, что оказалось большое количество раненых, что тюрьма Холлоуэй была переполнена суфражетками и что для многих женщин пребывание там стало настоящим истязанием.