Роберт Блох - Чучело белки

Это-то и было хуже всего: представлять себе Мэри в роли воровки. Она была не такая — все, что Сэм знал о ней, противоречило этому чудовищному предположению.

Но, с другой стороны, а много ли он, в действительности, о ней знал? Не далее как вчера вечером он пришел к выводу, что очень плохо понимает свою невесту. Господи, да он знал ее так мало, что при плохом освещении умудрился перепутать с незнакомой девушкой.

Забавно, подумал он, как самоуверенно мы считаем, будто знаем о человеке абсолютно все, и лишь потому, что часто встречаемся с ним или испытываем к нему какие-то чувства. За примерами не нужно было ходить далеко: их вполне хватало в его родном городке. Чего стоил старый Томкинс, смотритель больниц и большая шишка в Ротари-клубе, который сбежал от жены и детей с шестнадцатилетней девочкой? Кто бы раньше мог подумать, что он способен на такое? Или что Майкл Фишер, главный фейрвейлский пьянчуга и картежник, после смерти оставит все свои деньги пресвитерианскому Дому сирот? Боб Саммерфильд проработал в магазине целый год, прежде чем Сэм узнал, что в армии тот получил срок — да еще по восьмой статье: за то, что едва не вышиб мозги своему капеллану рукояткой пистолета. Теперь, конечно, с Бобом все было в порядке — более тихого и приятного человека и за сто лет не сыщешь. Однако в армии он тоже был тихим и приятным — пока не принялся лупить священника по голове. Добродушные старые дамы приканчивали своих мужей, прожив с ними в счастливом браке лет по двадцать; забитые банковские служащие вдруг — ни с того, ни с сего — растрачивали казенные деньги. Вроде бы и знаешь человека, но попробуй угадай, что от него ожидать.

Так что, возможно, Мэри и украла эти деньги. Может быть, она слишком устала ждать, пока он расплатится со своими долгами, и оказалась бессильной перед искушением. Может быть, она хотела привезти деньги ему, придумав какую-нибудь историю, чтобы он согласился их принять. Или даже надеялась, что он не погнушается и ворованными деньгами. Он должен был честно признать и такую возможность — очень даже вероятную.

Однако, сделав это допущение, он оказывался лицом к лицу со следующим вопросом: почему Мэри не приехала? Куда еще она могла направиться, выехав за пределы Талзы?

Ступив на этот скользкий путь, признав, что он, на самом деле, не имел ни малейшего понятия о том, что творилось в голове у Мэри, Сэм должен был принять и неизбежность малоутешительного вывода: не было ничего невозможного . Мэри могло неожиданно приспичить прогуляться в Лас Вегас; или она вдруг решила скрыться и начать новую жизнь под другим именем; либо же комплекс вины мог вызвать у нее амнезию…

Послушать его, с горьким юмором подумал Сэм, и можно решить, что он составляет уголовное дело. Или историю болезни. Раз уж фантазия завела его так далеко, ему придется признать и еще тысячу и одно возможное объяснение. Мэри могла попасть в аварию, как опасалась Лайла; или согласилась подвезти попутчика, а тот…

Тут Сэм оборвал свои рассуждения. Он не мог позволить себе довести их до конца. Ему было достаточно тяжело и без того, чтобы скрывать свои мрачные догадки от Лайлы. Его задачей было подбодрить ее. И оставался еще, пусть призрачный, но все же шанс, что Арбогасту удастся что-то выяснить. В противном случае он — Сэм Лумис — сам пойдет в полицию. Тогда — и только тогда — он позволит себе подозревать худшее.

А он еще сетовал на то, что ему трудно понять других людей — о чем тут говорить, если он плохо знал самого себя! Разве мог он раньше предположить, что так быстро разуверится в Мэри и начнет подозревать ее? А ведь именно это и произошло! Это было несправедливо по отношению к ней. Самое меньшее, что он мог сделать — хотя бы частично искупая вину, — это не делиться своими подозрениями с ее сестрой.

Если, конечно, та не пришла к таким же выводам самостоятельно.

Впрочем, в это утро Лайла, одетая в светлый нарядный костюм, выглядела гораздо бодрее. В магазин она вошла легкой пружинящей походкой.

Сэм познакомил девушку с Бобом Саммерфильдом, а затем повел обедать. Как и следовало ожидать, Лайла начала строить догадки о том, что могло случиться с Мэри, и о том, чем был занят Арбогаст. Сэм отвечал короткими фразами, стараясь, чтобы и сами слова и их тон были как можно спокойней. Поев, они зашли в гостиницу и договорились, чтобы все звонки Арбогаста переключали на телефонный номер Сэма.

Затем они вернулись в магазин. Торговля шла не слишком оживленно для субботы, и поэтому Сэм мог без ущерба для дела подолгу сидеть в подсобке, беседуя с девушкой. Покупателей обслуживал Саммерфильд, и Сэму лишь изредка приходилось вставать за прилавок.

Лайла, казалось, была совершенно спокойна и забыла о недобрых предчувствиях. Она включила радио, поймала симфоническую программу в УКВ-диапазоне и слушала с очевидным удовольствием. Сэм застал ее за этим занятием после одного из своих выходов в торговый зал.

— «Концерт для оркестра» Бартока, кажется? — сказал он.

Она подняла голову и улыбнулась.

— Да. Ты хорошо знаешь музыку. Никогда бы этого о тебе не подумала.

— А что в этом странного? Мы ведь живем в эпоху стереопроигрывателей и прочих чудес звуковоспроизведения. Если человек живет в маленьком городе, это вовсе не значит, что ему не может нравиться музыка, книги, искусство. К тому же, за прилавком часто выдаются свободные минутки.

Она потеребила воротничок блузки.

— Наверное, я не так выразилась. Странно не то, что тебя интересуют такие вещи, а то, что при этом ты держишь скобяной магазин. Одно как-то не соответствует другому.

— Не вижу ничего плохого в скобяном товаре.

— Я не это имела в виду. Просто такая торговля кажется мне, ну… прозой жизни, что ли.

Сэм сел за стол. Потом вдруг наклонился и поднял с пола какой-то предмет. Что-то миниатюрное, заостренное и блестящее.

— Проза, — повторил он. — Возможно. А может быть, это зависит от того, с какой стороны посмотреть. Вот, к примеру: что я сейчас держу в руке?

— Гвоздь?

— Правильно. Обычный гвоздь. Я продаю их на фунты. Сотни фунтов в год. Отец тоже их продавал. Думаю, с тех пор, как открылся магазин, тут было продано тонн десять гвоздей. Всех мыслимых длин и диаметров, но самых обыкновенных гвоздей. Однако ни в одном из них нет ничего прозаического. По крайней мере, если вдуматься.

— Потому что каждый такой гвоздь имеет свое предназначение. Знаешь что? Может быть, добрая половина домов в Фейрвейле держится на гвоздях, купленных здесь. Наверное, это немного глупо, но иногда, когда я иду по улице и смотрю на дома, мне становится приятно, что я помогал строить их. Инструментами, которые я продал, обтесывали и шлифовали доски. Я поставляю краску, которой их красили, и кисти, которыми её наносили, и двери, и ставни, и оконные стекла… — он умолк, смущенно улыбаясь. — Что-то я разошелся не в меру. Но в основном-то я прав — в самом главном. Все, что я продаю, нужно людям, потому что служит реальному делу — удовлетворяет потребности, которые составляют часть настоящей, не выдуманной кем-то жизни. Даже один единственный гвоздь — вроде этого — служит вполне определенной цели. Если вбить его в правильно выбранное место, можно не сомневаться, что он будет выполнять свою функцию лет сто, если не больше. Мы с тобой умрем, а гвоздь останется.