Эй Джей Гнюзи - Девочка из стен

Он вкратце обрисовал старшим Мейсонам нанесенный их жилищу ущерб, затем покачал головой и передернул плечами.

— У нас достаточно улик, чтобы предъявить этому типу обвинение в незаконном проникновении и вандализме. Вероятно, довесим еще нападение и побои. С вами можно связаться по мобильному телефону?

— Да, — ответил мистер Ник. — Ага…

— Мы сообщим вам, как только найдем его, — пообещал полицейский. — Если поймаем, будем добиваться принятия мер. А пока что… — Он мотнул головой в сторону мальчиков. — Возможно, стоит с ними поговорить.

Ребята уставились себе под ноги.

— Не понимаю, — покачала головой миссис Лора. — Ничего не понимаю.

Полицейский поблагодарил их, улыбнулся мальчикам, приподняв уголки губ, повернулся и вышел из дома.

Лора и Ник — все такие же бледные и напряженные — прошлись по дому. Они осматривали его на предмет повреждений. Его и сыновей.

Они все еще были детьми. Мальчиками, нуждающимися в их защите. Они заключили сыновей в объятия, оберегая от вреда — в том числе от вреда, который они могли бы причинить себе сами. Разве собственные дети когда-нибудь перестают казаться детьми? Возможно, какая-то их часть успела позабыть эту простую истину, но теперь они снова осознали ее — никогда. Даже если они умрут, даже если будут давным-давно присыпаны шестифутовым слоем земли, их дети останутся их детьми, и родительские тела будут рваться на их защиту. Неустанно, настойчиво прорастать в глубинах чернозема. И пусть их дом был перевернут вверх дном — главное, что их мальчики остались целы.

Ник не мог смотреть жене в глаза. Он подобрал раскиданные по коридору полотенца и держал их в руках, грязные и скомканные, не зная, куда положить. Лора всхлипывала. Она обеими руками прижимала к себе напряженных мальчиков, пока обходила комнаты дома, и старалась не сдавливать их плечи слишком сильно, понимая, что может сделать им больно.

Эдди и Маршалл показали им тайник на чердаке — гнездо, как называли его сами мальчики, — и вещи, разложенные в нем, словно выставочные экспонаты. Но после осмотра нижних этажей дома эти предметы казались совсем незначительными, почти нематериальными. Большинство из них переместилось сюда из их собственных закромов.

Как можно было поверить в такое? Понять, как долго все эти вещи лежали под половицами или кто их туда принес, было невозможно. Вероятно, они были спрятаны здесь несколько недель. Или месяцев. А они тем временем спокойно ходили по дому, ели, принимали душ, чистили зубы, читали и спали — жили. А вероятно, пару часов назад кто-то положил сюда сфабрикованное доказательство. Оправдание.

— Я не хочу этого слышать, — в который раз, но уже беззлобно повторил Ник.

— В этом ответ. Мы вам все расскажем, — отозвался Маршалл.

Он снова повел их по комнатам. Показал, где они были заперты, где слышали ее, где мужчина к ней пробивался. В своей спальне он придвинул компьютер обратно к стене, включил его и дал им почитать форум и переписки.

Если бы хоть что-нибудь из этого было правдой, они бы поняли. Догадались бы сами. Они бы поверили. Но они прочитали переписку Маршалла с этим мужчиной, который явился в их дом. Которого мальчики, по их утверждениям, позвали сами. Которого больше здесь не было. Именно он был всему виной. Всему, что произошло в этих стенах. Он каким-то образом заставил мальчиков поверить в его россказни. Просто сумасшедший, сумевший разжечь их детские страхи.

— Вы уверены, что он не причинил вам вреда? — еще раз уточнил Ник.

И еще раз услышал их уверенное «нет». Но Ник спрашивал не о царапинах на предплечьях, оставленных ветвями каменного дерева. И не о синяках на плечах Маршалла от крепкой хватки незнакомца. И не о пунцовой переносице Эдди. И не о наливающемся под его глазом фингале.

— Только это? — подхватила Лора. — Ничего, кроме этого? Точно?

Мальчики клялись, что ничего.

Минуты бежали незаметно. Антикварные часы внизу в очередной раз залились птичьим пением. Время уползало все дальше и дальше за полночь.

— Я не знаю, что еще сказать, — вздохнул Ник. — И не знаю, о чем еще спросить.

— Хотите сегодня поспать в нашей комнате? — предложила Лора. Поколебавшись — какие же они все-таки дети! — мальчики ответили, что не хотят. Что они определенно не станут ночевать с родителями.

Они еще вернутся к этому разговору. Будут обсуждать снова и снова — завтра. Подразумевающиеся наказания подождут. Разборки, проверки, разговоры — весь тот клубок, который им предстояло размотать — подождут. Все они слишком устали. Рано или поздно силы могут оставить каждого. Они проводили мальчиков в их комнаты. Подождали, пока они заползут в кровати.

Всю ночь мистер и миссис Мейсон ходили из комнаты в комнату. Предварительно заперев все входные двери. Окна смотрели на них безжизненными темными стеклянными глазами — так обычно смотрят каменные статуи. Лора и Ник несли свой караул порознь. Время от времени они проходили мимо друг друга, изредка даже встречались взглядами. Щеки казались обвисшими, подбородок — непривычно обмякшим. Оба как будто постарели. Они не разговаривали.

Но всякий раз, когда они оставались в одиночестве, в них просыпалось то самое чувство. Мужчина мало чем отличается от мальчика. Так же, как женщина мало чем отличается от девочки. Они всего лишь повыше и занимают чуть больше места в пространстве. Но они все равно не могли поверить — ни сыновьям, ни инстинктам, ни застрявшей в глубинах их сердец истине.

И все же ни в одну другую ночь им не было так трудно гасить свет.

Что-то назревало.

Элиза чувствовала это в затхлом, гноящемся воздухе. Он все еще был там. Прятался в топающих над ней мальчиках. Поджидал ее в их родителях.

Стоило закрыть глаза, над ней снова вырастал тот мужчина. Он подбирался невыносимо близко, искал ее. Она знала, что даже недели спустя кожа ее головы будет вспыхивать болью при одном только воспоминании о крепко вцепившейся в ее волосы руке.

Люди не исчезают бесследно. Этот человек ушел — но оставил здесь свой отпечаток. Мебель в каждой из залитых лунным светом комнат отбрасывала его тень.

И он будет здесь, будет окружать ее, будет подстерегать во дворе. Он стоял на ее груди душным, влажным, жарким, тошнотворным воздухом. Он наваливался на нее тишиной в часы, когда птицы на улице замолкали.

Где бы он ни был, он оставался в этих стенах. Любая машина, с включенными фарами проезжающая мимо дома посреди ночи, была его фургоном. Он был бы рядом, даже если бы находился за сотни миль отсюда в собственном изрезанном, выпотрошенном доме. Он был здесь и одновременно — в тысяче миль от нее. Таился в переменчивых ликах погоды и в самой природе. Он был здесь уже тогда, когда, вернувшись в свой дом, Элиза повернула сломанную ручку библиотечной двери, — был в усыпавших траву росинках, в зимней луизианской свежести, давил на нее воздушным столбом, силу которого покладисто замеряет барометр. Все эти месяцы она жила в стенах, а он — в самом мироустройстве. Он стал естественным порядком бытия. Дом больше не принадлежал ей, и он старательно продолжал его отнимать.