Сергей Волков - Чикатило. Явление зверя

С Жарковым Некрасов говорил совсем иначе. Каждый человек в силу характера и индивидуальных особенностей требует своего подхода. Если Шеину не хватало мягкости, то Жарков мягкий тон скорее воспринял бы как сюсюканье и на контакт пошел бы вряд ли. Потому профессор был с ним строг и собран. Как учитель.

– Вы рассказывали, что с Шеиным угнали машину, чтобы поехать в Днепропетровск. Что это была за машина? – продолжал беседу Некрасов.

– «Москвич», – уверенно ответил Жарков. – Темно-красный. Как паспорт, такой цвет.

– А в интернате вашем у кого-то машина была?

– У директора была, – кивнул парень. – Большая и черная. Еще у завхоза нашего. Дяди Бори.

– А у него какая?

– «Москвич», – сообщил Жарков. – Красный, как обложка на паспорте. Красивый…

Он вдруг замедлился, словно поймав себя на созвучии.

– Это вы у него машину угнали? – уточнил Некрасов.

– Не-е, – замялся Жарков, – это мы… не… у него другая… Такая, но другая…

Тарасюк по-хозяйски развалился на стуле и смотрел дерзко, даже нагло. Некрасов выбрал с ним иной тон и выглядел, что называется, своим парнем. Такая тональность вполне устраивала Тарасюка, и он легко делился подробностями:

– …Я ей зенки вырезал, бля! Понятно? – стращал Тарасюк.

– Понятно, – по-свойски согласился ученый и неожиданно резко сменил тему: – А сестру твою как зовут?

– Верка.

– А лет ей сколько?

Задержанный подобрался и с подозрением поглядел на Некрасова:

– Тебе это зачем, начальник?

– Маленькая? – обидно усмехнулся психиатр, пропустив вопрос мимо ушей. – В куклы, поди, играет?

– Ничего она не играет, – сказал, словно сплюнул, Тарасюк. – Замуж она вышла. Ей играть некогда.

– Скучаешь по ней? – поддразнил профессор и достал из кармана кукольные глаза, очень похожие на те, что принес в отделение Тарасюк.

Подержал на ладони, акцентируя на них внимание, выложил на стол перед собеседником. При виде кукольных глазок лицо Тарасюка исказилось от ненависти.

– Да ну ее на хер! – задушенно процедил он. – И мужа ее гребаного в пизду! И куклу ее эту… ненавижу! На шкафу сидит, глаза таращит…

Тарасюк запнулся, будто вспомнил что-то, гримаса ненависти сменилась злой улыбкой.

– Больше не таращит, сука! – бесновато захихикал он. – Я ей зенки вырезал, бля!

Спустя несколько часов Некрасов и Витвицкий сидели за столиком в гостиничном ресторане и пили кофе. Витвицкий задумчиво потягивал горячий напиток, Некрасов листал убористо исписанные странички блокнота. Он был явно доволен собой.

– Что скажешь, Виталий? – поинтересовался он, отложив, наконец, блокнот.

– Не знаю… – Витвицкий отставил чашку. – С глазами от куклы вы хорошо придумали. Нетривиальный ход…

Он замолчал и снова впал в раздумье.

– Ну, чего стушевался? – подбодрил учитель. – Я свое мнение составил, так что можешь смело говорить, что думаешь.

– Я вам уже говорил, Евгений Николаевич. Полагаю, это не они.

– И на чем основаны твои предположения?

Капитан пожал плечами:

– Есть несовпадения в их показаниях с деталями и уликами… и потом… Я чувствую…

– Плохо, Виталий, – вздохнул Некрасов с таким видом, будто Витвицкий все еще был его студентом. – Чувствовать и на улики опираться следователи должны, а не мы. Но в главном ты прав. Это действительно не они.

Профессор взял со свободного стула свой портфель, водрузил себе на колени, расстегнул застежку и аккуратно, как сокровище, спрятал в портфель блокнот.

– Настоящий убийца сильно отличается от этой «святой троицы» и по психотипу, и по социальному статусу, – продолжил он, возясь с застежкой. – Но про него я пока детально рассуждать не готов. Рано.

На самом деле Евгений Николаевич лукавил, он уже давно и активно размышлял о преступнике. Но говорить об этом пока не хотел. Некрасов предпочитал вываливать всю информацию разом, шокируя собеседников, а не давать ее по капле. Он любил быть эффектным, а какой эффект, скажем, от предположения, что преступник работал с детьми? Никакого.

Это было тринадцать лет назад.

Чикатило только устроился в школу. На дворе все еще стояло лето, было жарко и вовсе не было учеников, что догуливали кажущиеся к концу августа такими короткими каникулы в пионерских лагерях или досиживали их в деревнях у дедушек-бабушек. Несмотря на это, Андрей Романович шел по школьному коридору в костюме – надо было произвести правильное впечатление и на коллег, и на директора, который его, кажется, недолюбливал.

Нелюбовь эту Чикатило чувствовал физически, но понять, чем он так нервирует директора, не мог. Аккуратный, пунктуальный, с идеальной анкетой – захочешь, не придерешься. Примерно так он размышлял, шагая с рулонами наглядных пособий под мышкой по пустому коридору. Шаги его гулко отдавались эхом, четкие, равномерные, размеренные, словно не живой человек шагал, а метроном бил.

Неожиданно четкий ритм был нарушен дробным топотком детских ножек.

Чикатило обернулся. С лестницы в коридор выбежала девчушка лет семи в сандаликах и коротеньком платьице, понеслась по коридору стремительно и весело. Возле Чикатило чуть притормозила, поздоровалась коротко, скорее для проформы:

– Здрасте.

– Привет. Ты откуда здесь, каникулы же?

– А я к маме пришла, – бойко выпалила малышка. – Я дочка Натальи Геннадиевны. А вы наш новый учитель литературы?

– Да, меня зовут Андрей Романович, – с мягкой улыбкой ответил мужчина. Видя, что девчушка не очень-то настроена на долгие разговоры, он отпустил ее: – Ну, беги.

Девочка снова побежала по коридору, да так, что засверкали подошвы сандаликов. Но то ли она слишком уж ускорилась, то ли виной всему был свежевымытый пол – в итоге она поскользнулась и упала, растянувшись на влажных досках. От этого и без того короткое платьице задралось, стало видно загорелые ноги, белоснежные трусики.

Подбежавший на помощь Чикатило замер от этой картины. В этих белоснежных трусиках было что-то такое… такое… Глаза мужчины будто остекленели, на губах появилась похотливая улыбка. Что-то невероятно притягательное было в этих трусиках. Что-то…

Чикатило тряхнул головой, беря себя в руки, бросил плакаты и опустился на корточки. Помог девчушке подняться, стараясь как можно скорее одернуть платьице. Только бы закрыть трусики, ноги… только бы…

– Н-не ушиблась? – заикаясь от волнения, спросил он.

– Та не, немножко только, – легко отозвалась она. – А вы чего?

Чикатило проследил за взглядом девочки. Та смотрела на подол платьица, в который вцепилась его рука. Пальцы сами собой яростно мяли ситец. Будто только теперь осмыслив, что делает, Чикатило испуганно отдернул руку.