Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Глядя на него снизу вверх, я различил в толпе красных лиц одно белое — Сэма. Улыбка брата превратилась в гримасу. Теперь я понимал, почему он смеялся, наблюдая за нашими тренировками с отцом. Он понимал, что мне никогда не одолеть Гилберта. Я пытался освободиться, но тщетно.

— Ты, маленький кусок дерьма… никакой ты не индеец!

— Индеец!

— Врешь!

Он занес надо мной кулак, готовый ударить, как отец в Гэллапе, когда я рассказал ему историю про Чингисхана. У меня изо рта текла кровь. Мне показалось, что Гилберту уже и самому не хочется драться.

— Ладно. Я не индеец.

Я согласился бы с чем угодно, даже назови он меня девчонкой.

— Я же говорил!

Он встал и гордо удалился.

Остальные последовали за ним.

— Да ты сумасшедший, Гаагии !

Генри схватил меня за руку и помог подняться. Джим покачал головой и обернулся к дежурной учительнице, уже спешившей к нам.

— Что случилось? — спросила она. Это была коренастая женщина-навахо. — Ты весь в крови! Это Гилберт тебя так?

— Он тут ни при чем.

Она положила руку мне на плечо.

— Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь правду.

— Со мной все в порядке.

— Сходи к школьной медсестре, а потом к директору. Гилберта надо наказать.

Что за ерунда! Никто не встанет на мою сторону — да я этого и не жду. Я побрел в туалет. Учительница что-то закричала мне вслед, но я не оглянулся.

Склонившись над раковиной, я посмотрел на себя в зеркало. Правый глаз заплыл. В голове пульсировала боль. Кровь текла из разбитой губы и из носа, на нижней челюсти красовался фиолетовый синяк. Я промокнул лицо бумажным полотенцем; при каждом прикосновении боль вспыхивала с новой силой.

Может, Гилберт был не прав, говоря, что я не индеец, но он всем доказал, что я не боксер.

До звонка я успел смыть с себя большую часть грязи и крови, но все равно был похож на Франкенштейна. Затолкав стекла назад в оправу, я осторожно нацепил на нос очки.

Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы посмотреть в глаза одноклассникам. С трудом открыв перед собой дверь, я мгновение помедлил, прежде чем переступить порог. Все провожали меня глазами, кроме Гилберта, который сидел, опустив голову вниз.

— С тобой все в порядке? — спросил учитель.

— Да.

Я беззаботно улыбнулся, но нет, со мной не все было в порядке.

— Кто тебя так?

— Никто.

И тут, обведя взглядом класс, где сидели дети навахо из хоганов и трейлеров, я не поверил собственным глазам. На их лицах было восхищение. Они оценили мою попытку, хотя некоторые, конечно, решили, что я полный идиот.

Никто не преследовал меня по дороге домой в тот день.

Когда я вошел на кухню, у Салли отвисла челюсть.

— Что с тобой случилось?

— Гилберт, — вздохнул я.

Сэм прищелкнул языком.

— Похоже, отцовские тренировки не помогли. Я все видел.

— Да уж, — согласился я.

И мы втроем рассмеялись, хоть у меня и болело от смеха лицо.

— Ты его толком и ударить не успел, как он тебя размазал!

Салли подала мне стакан воды и обняла за шею. Мы услышали, как скрипнула входная дверь, и обернулись к Эвелин, входящей в дом. Увидев меня, она застыла на месте. В ее больших карих глазах промелькнул испуг. Салли улизнула к себе в комнату, Сэм перешел в гостиную и включил телевизор.

Эвелин тяжко вздохнула.

— Идти со мной, Дэвид.

В ванной она намочила полотенце и осторожно вытерла остатки грязи с моего лица.

— Не драться с плохими мальчишками!

Она нежно поцеловала меня в лоб.

— С кем ты драться?

Я не ответил — все равно у меня не было другого способа выжить в Форт-Дефайнс.

Отец, вернувшись домой, с отвращением окинул меня взглядом. Мы с ним вдвоем уселись за кухонный стол; я ждал, что он мне скажет. Сэм с Салли сидели на диване и краем глаза поглядывали на нас. Вскоре к ним присоединилась и Лонни.

— Почему ты не преподал Гилберту урок? — спросил отец. — Я же учил тебя драться! Что такое с тобой? Как ты собираешься вырасти мужчиной?

Я не ответил; слезы заструились у меня по щекам.

— Я тебе сказал бить первым, изо всех сил.

— Я… я… я так и сделал, — бормотал я. — Но он меня повалил и не давал подняться.

Серьезное лицо отца внезапно расплылось в улыбке.

— Я так и знал, что, если Гилберт на тебя навалится, ты будешь валяться, как мешок с дерьмом!

Лонни, Сэм и Салли слышали каждое его слово. Они расхохотались, и я вместе с ними, хоть мне и не было особенно смешно.

После этого жизнь в Болотном поселке стала для меня чуть лучше. Парни из старшей школы порой доставляли мне неприятности, но хотя бы одноклассники оставили в покое. С Гилбертом мы заключили перемирие.

Больше в драки я не ввязывался.

Тем летом мы с Сэмом частенько убегали далеко в холмы. Выглянув в окно, чтобы убедиться, что старших парней из хоганов и трейлеров поблизости нет, мы бросались на улицу, набивали карманы камнями, чтобы отгонять собак, и бежали. Мы играли в салки или гонялись за змеями и ящерицами, а иногда купались в ручьях.

Порой нас догонял брошенный кем-то камень или петарда, а то и бутылка из-под кока-колы ударяла в голову. Это означало, что мы потеряли бдительность — надо было всегда смотреть в оба, чтобы не попасться преследователям. Постепенно я научился отлично выслеживать их, несмотря на плохое зрение и слух.

Теперь мы с отцом ездили по его делам практически каждую субботу.

— Нам надо за покупками, — говорил он после завтрака, используя свою кодовую фразу, означавшую «украсть и продать». Лонни, Сэм и Салли понятия не имели, чем мы занимаемся.

Однажды жарким июльским полднем, когда мы с ним сидели в машине, отец сказал:

— Поедем с тобой реквизировать инструменты у Богатого Дядюшки Игги из Шипрока.

Это была типичная отцовская шуточка — новая расшифровка аббревиатуры БДИ, — демонстрировавшая, что расхищать имущество Бюро по делам индейцев — обычное дело. Мы стали ворами, и я чувствовал себя грязным из-за того, что помогаю ему. Мне и так приходилось постоянно выслушивать, как несправедливо мир обошелся с ним и с его родителями-краснокожими.

Притормозив на заправке, чтобы залить бензин в наш седан, отец выехал по Кит-Карсон-драйв на Индейское шоссе 12 и покатил к складу БДИ. Он всегда знал обо всех новых поставках. Поскольку склады были рассыпаны по всей резервации, мы могли прокататься с ним целый день.

Почти час мы ехали в молчании; я наблюдал за тем, как земляные кукушки разбегаются от нас по пустыне. Внезапно отец без предупреждения свернул на обочину двухрядной дороги. Сначала я решил, что у нас какая-то поломка. Температура перевалила за тридцать градусов, горячий воздух волнами поднимался над асфальтом. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась холмистая пересушенная равнина.