Синтия Суонсон - Стеклянный лес

– О чем ты говоришь? Чего еще я хочу?

Генри обвел рукой гостиную:

– А это как называется?

– Не слышала, чтобы ты жаловался, – огрызнулась Силья. – Ты ведь совсем не прочь находиться здесь каждый день. Не прочь жить легко и комфортно, пока я оплачиваю счета.

Генри одарил жену ледяным взглядом.

– Ты оплачиваешь счета? А как же моя работа?

Силья горько рассмеялась.

– Послушай, Генри, давай не будем обманывать друг друга.

Но едва эти слова сорвались с языка, Силья поняла, как грубо они прозвучали. Она уже открыла рот, чтобы извиниться, но Генри развернулся и вышел на улицу, нарочито тихо прикрыв за собой двери.

Силья наблюдала в окно, как он направился в сад, поднял с земли тяпку и принялся яростно уничтожать сорняки.

Никто в маленькой комнатке больше не говорил Руби, что курить нельзя, поэтому она, чиркнув отцовской зажигалкой, медленно, смакуя каждую затяжку, закурила одну сигарету, потом еще одну, а после нее наверняка закурит и третью. Наконец ей надоело сидеть просто так и она принялась мерить комнату шагами. Подойдя к одной из стен и вонзив ногти в свежеокрашенную поверхность, Руби заметила, что, если надавить посильнее, на стене остаются царапины, поэтому продолжила ходить по комнате кругами, вонзая ногти в стены все сильнее и сильнее.

Руби не представляла, сколько времени прошло с того момента, как ее оставили одну, – час, три или целый день? В помещении не было часов, а наручные Руби не носила. Но ведь ее не могут оставить здесь навсегда, верно? Эта комната не тюремная камера. Руби была не глупа и имела представление, как должна выглядеть настоящая камера.

Обычно одиночество ее не напрягало, но сейчас Руби почему-то почувствовала себя одиноко. Она начала скучать по дяде Полу и даже засомневалась, вернется ли он.

Может, дядя Пол решил бросить ее здесь?

В начальной школе дети часто сплетничали о дяде Поле, хотя и знали, что он живет с миссис Хоук.

Гарри Листер, отвратительный как грех и тощий точно сорняк, как-то сказал Руби, что ее дядя питает слабость к молоденьким девочкам и именно поэтому был вынужден уехать из Стоункилла.

– Чушь собачья, – ответила Руби, собираясь уйти.

– Ты уходишь, потому что знаешь, что это правда! – крикнул Гарри ей вслед.

– Заткнись, придурок! – огрызнулась Руби, но мальчишка лишь рассмеялся в ответ.

Тогда она быстро подошла к обидчику, что есть силы ударила его кулаком в челюсть и, прежде чем он успел перевести дыхание, убежала прочь.

Отец Гарри Листера был одним из тех рабочих, кто строил стеклянную «клетку». Руби ненавидела его, хотя гадости про дядю Пола говорил не он, а его сын. Но ведь где-то же Гарри это услышал, верно?

Сейчас все изменилось. Руби стала старше и понимала дядю Пола гораздо лучше, чем в те времена, когда была совсем ребенком.

1954–1957 годы

Меньше чем через год после переезда в новый дом Генри пожелал поселиться в комнате для гостей, заявив:

– Дом такой большой, что мы можем обзавестись личным пространством.

Стало быть, вот он – конец отношений? Брак, который, по сути, никогда таковым не являлся, пришел к своему логическому завершению? Силья была уверена, что это первый шаг к тому, чтобы расстаться с мужем окончательно.

– Генри, ты хочешь развестись? – с надеждой спросила она, заглядывая ему в глаза. – Мы можем поехать в Рино. Процесс займет всего месяц-два, если мы оба согласны. [21] Рино – крупный центр игорного бизнеса; известен также как место, где можно быстро и без лишних формальностей оформить брак или развод.

Генри недоуменно посмотрел на жену, как если бы она вдруг лишилась рассудка.

– Ты с ума сошла? Нет, конечно же, я не хочу развода. – Он приблизился к жене, нависнув над ней, но не касаясь ее руками. – Брак – это навсегда, Силья. Ты не сможешь разорвать его узы и отступиться от данных мне клятв. И не важно, что ты получила не совсем то, чего ожидала. Дав клятву, ты уже не можешь ее нарушить.

Генри постоянно это повторял – что они будут вместе до конца жизни.

На протяжении многих лет Силья тоже хотела именно этого, только уже давно оставила всякую надежду на то, что их брак когда-нибудь станет счастливым. Вместо этого она стала надеяться, что Генри наконец-то поймет, что им лучше расстаться, и согласится положить конец этому фарсу – спокойно и без взаимных оскорблений.

Ну почему, скажите на милость, он упорно стоял на своем? Из-за глупой идеалистической веры в жизнь «в горе и в радости»?

Осознав смысл сказанного мужем, Силья потеряла дар речи.

Если честно, предложение Генри жить в разных комнатах было не лишено смысла. Силье давно уже не нравилось спать с ним рядом. Она беспокойно ворочалась во сне, снедаемая различными мыслями, закрадывавшимися в дальние уголки ее сознания подобно кошке, пробирающейся в дом с наступлением темноты. Она не могла расслабиться, стараясь оставаться на своей половине кровати. Силья по-прежнему сгорала от желания дотронуться до мужа, но знала, что Генри непременно отпрянет, если она попытается.

Переезд Генри в другую комнату состоялся в уикенд. Стол, который Силья любовно выбирала для своего красивого нового дома, они перетащили из гостевой комнаты в хозяйскую спальню. Силья не собиралась оставлять его Генри. Она потратила немало времени, чтобы найти для него подходящее место, а потом аккуратно разложила на нем свои бумаги и остро наточенные карандаши.

Руби молча наблюдала, как родители переносят в комнату для гостей одежду отца.

– Это вовсе ничего не значит, дорогая, – заверила Силья дочь. – Просто нам с папой нужно больше места. Только и всего.

Руби ничего не ответила и, выйдя на улицу через заднюю дверь, отправилась в лес.

Освободив шкаф от вещей Генри, Силья разместила на пустых полках свои. Однако перебирая одежду, она вдруг ощутила, как ее охватывает тоска. Силья по-прежнему предпочитала все оттенки зеленого. В одном Генри оказался прав: этот цвет действительно делал ее глаза более яркими и выразительными. Гуляя по магазинам в обеденный перерыв, она покупала зеленые платья и костюмы новейших фасонов.

Иногда Генри делал жене подарки, купленные, правда, на ее деньги, ибо сам зарабатывал жалкие гроши. В маленьких магазинчиках Стоункилла или окрестных городков он приобрел для жены изумрудные серьги, шарф с желто-зелеными разводами, фетровую шляпу и пару перчаток цвета сосновой хвои. Покупая для жены вещи, Генри вроде как выказывал свою привязанность, только Силье это проявление внимания казалось натянутым и даже фальшивым. Когда же она надевала что-то из подаренных им вещей, во взгляде Генри вспыхивало не восхищение, а скорее напыщенное самодовольство.