Йонас Бонниер - День гнева [litres]

Название «Стокгольмс Сёдра» появилось в связи с выбором ирландской авиакомпанией «Райан эир» головного аэропорта в Швеции. Но люди часто путали его с железнодорожной станцией «Сёдра» в Стокгольме, и тогда прежний «Нючёпинг-Укселесунд» стал именоваться «Стокгольм Скавста», что могло сбить с толку разве неопытного иностранного туриста, потому что на самом деле аэропорт располагался в доброй сотне километров от шведской столицы.

В половине пятого утра одного из субботних дней на октябрьских каникулах Юнни Мохед стоял у модернизированных ворот похожего на ангар терминала и ждал. Дул холодный ветер. В кармане куртки Юнни лежал паспорт и два билета – один на его имя, другой на имя жены. Кем-кем, а паникером Юнни никогда не был, но сложившаяся ситуация говорила сама за себя.

Анна жила у Форсманов в Гренсте и заходила раз в неделю за вещами. Она никогда не брала одежды больше, чем на неделю, и поначалу Юнни каждый раз надеялся, что эта неделя последняя. Но проходили месяцы – один, второй, третий – и ничего не менялось. При этом ее гардероб по-прежнему оставался в Римбу.

Она никогда не предупреждала о своем появлении, и это означало, что Юнни по чистой случайности оказывался дома. Он работал в парке Хандельстредгорден, и для Анны было бы проще простого не застать его дома, но она не утруждала себя даже этим.

Три недели тому назад, в субботу, в первой половине дня он сидел перед компьютером и играл в «Диаболо», когда с наружной стороны двери в замке защелкал ключ. Юнни поставил игру на паузу, развернулся на стуле и тут увидел ее, свою законную супругу, ставшую чужой.

– Привет, – сказала она, – не хотела тебе мешать. Мне только нужно кое-что сделать.

– Все в порядке, – успокоил ее Юнни. – Ты ведь живешь здесь.

Но она даже не улыбнулась или просто не уловила иронии. Потом он спросил, когда она собирается вернуться домой, и Анна ответила, что сейчас она дома. Юнни разозлился и попросил ее не финтить, на что Анна заметила, что и не думает этого делать, просто ничего не может ему обещать. Тогда Юнни сказал, что их отношения трудно назвать браком, на что Анна возразила, что это самый настоящий брак, просто Синдре нужна ее помощь. Юнни тоже нуждался в ее помощи, но Анна объяснила, что это разные вещи. Синдре болен, и она его лечит.

– Если ты тоже болен, Юнни, – продолжала она, – обратись к врачу по месту жительства.

– Но я скучаю по тебе. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была здесь. Я хочу ложиться в постель и просыпаться рядом с тобой.

– Ты нечист, Юнни, – сказала Анна. – И я боюсь замараться, прикоснувшись к тебе.

Юнни не ожидал такого поворота дискуссии, хотя и прекрасно знал, что она скажет дальше – какой веры добивается от него, и что Юнни пока сильно недотягивает до ее ожиданий.

День, когда Анна сказала «да» в ответ на его предложение, был одним из самых счастливых в жизни Юнни.

Счастливее был только день свадьбы, ну а потом все полетело к черту.

Анна пошла в ванную. Юнни выключил компьютер и последовал за ней. Он встал в дверях и смотрел, как она вынимает из стиральной машины полотенце, которое он постирал вчера.

– Почему бы нам куда-нибудь не уехать?

Анна заглянула в стиральную машину.

– Уехать отсюда? – переспросила она. – И куда, например?

– Куда угодно, на неделю. Ты и я. Мы могли бы сделать это на октябрьских каникулах, когда Хандельстредгорден закрыт.

– Но я не могу… Синдре…

– Синдре перебьется без тебя недельку, – набравшись смелости, возразил Юнни. – Ты там с начала июня. Это затянулось, Анна. В любом случае неделю ты могла бы мне уделить. Так будет правильно.

Он не планировал никакой поездки, мысль пришла Юнни в голову сама собой и тут же стала навязчивой идеей.

– Юнни, я правда не знаю… – Анна положила полотенце в сушилку и принялась заполнять стиральную машину своим бельем.

– Нет, – оборвал ее Юнни. – Решено – мы едем. Так будет правильно, и ты прекрасно это понимаешь. Скоро полгода как ты не живешь дома. Одну неделю… жалкую неделю ты можешь мне уделить. Или я не знаю…

Юнни не закончил фразы и, пока Анна не перевела разговор на Иисуса, повернулся и вышел из квартиры. Когда спустя два часа он вернулся, ее уже не было.

Потом они обменивались СМС. Юнни написал, что купил билеты в Черногорию и забронировал номер в отеле с видом на море. Он сообщил номер рейса из аэропорта «Стокгольм Скавста».

Не получив ответа, он продублировал СМС и добавил, что улететь с ним – ее обязанность, долг, исполнять который она поклялась, когда вступала с ним в брак. Громкие слова были совсем не в стиле Юнни Мохеда, но одно дело говорить и совсем другое писать. Юнни не мог вспомнить, когда в последний раз повышал голос. Он и в глаза-то людям смотрел редко, потому что не хотел быть навязчивым. По своей природе Юнни был дружелюбен, никогда никому не завидовал, не ревновал и сохранял нейтральное отношение ко всему своему окружению, включая близких родственников.

Одной только Анне удалось вывести его из равновесия и ввергнуть в глубокое отчаяние.

Юнни решил, что с него достаточно. Она должна поехать с ним в отпуск. Он еще надеялся, когда поздно вечером сел в автобус до Нючёпинга, чтобы переночевать в отеле в аэропорту. Ответа на СМС все еще не было. Юнни понимал, как много значат для Анны Синдре и Иисус, но ведь не за ними она была замужем.

Совсем недавно они любили друг друга. Минуты шли. Каждый раз, когда у терминала останавливался автобус или такси, надежда Юнни оживала. Но Анна так и не появилась.

Когда до окончания регистрации оставалось двадцать минут, Юнни встал в очередь к стойке. Эту неделю в Черногории он проведет один, и это тоже совсем неплохо.

Эва волновалась как девчонка. После душа, смыв с себя дневные заботы и мысли, обернулась полотенцем и направилась к гардеробу. Надеть было нечего. Купленные в августовских поездках платья все как одно вдруг оказались слишком тонкими и яркими, совершенно не подходящими для такого сумеречного ноябрьского дня, как сегодняшний. Эва раздраженно перебирала юбки, топы, брюки и блузы. Ну почему у нее нет хорошей зимней одежды?

В одном из нижних ящиков она обнаружила пару пуловеров, забытых с прошлого года. Там же оказалась рубашка в сине-белую полоску, от которой Эва как будто давно избавилась. Синдре нравилась эта рубашка, хотя Эва и походила в ней на мальчика-подростка.

Итак, с одеждой она определилась. Хлопок пах шерстью пуловеров.

Поискав в ящике с нижним бельем, Эва выудила шелковые розовые трусы. Синдре вообще любил шелк, а эти, с хлопковым кружевом, ему особенно нравились. Эва пригладила пальцами льющуюся ткань, надела трусы и чуть не завизжала от счастья.