Валя Саар - Личность

Иди на свет…

Мишель выдернула меня буквально за шкирку в момент моего последнего шага под электропоезд. И откуда у нее столько силы взялось? Я так-то – немаленький. После в неразберихе я успел спросить ее имя и номер телефона. Но так и не позвонил. Я слаб, я, кажется, уже говорил об этом. Хотя Мишель мне понравилась. Может, поэтому я и не продолжил знакомство. Чтобы уберечь ее. Да и кому я такой нужен? Даже если я собственной матери был безразличен.

Был. Она сильнее меня, если смогла все это прекратить одним движением лезвия. Я нашел тогда ее в ванной. Классика жанра. Я не испугался. Будто с рождения знал, что она уйдет именно так.

А я не могу уйти. Пока. Мне все же нравится жить и нравится предвкушать смерть. Смерть для меня имеет сладковатый привкус. Не знаю почему. Но у меня есть все шансы понять когда-нибудь в будущем. Не сейчас.

Может, все же стоит позвонить Мишель?

Иди на свет…

Чтобы не накликать проблем на голову, я стараюсь жить незаметно. Серый – мой любимый цвет. Он позволяет слиться с толпой, с городскими стенами, с монохромом асфальта, да с чем угодно. Серый – современная шапка-невидимка.

Летом 1995-го этот цвет спас мой первый заработок. В тот вечер после праздничного кутежа я по привычке отправился спать в переулок. Ночь выдалась теплой и темной, и я мог использовать куртку вместо картонной коробки, как подушку. Я расположился за контейнером для пластиковых отходов и уснул, довольный большим кушем. Меня разбудили приближающиеся голоса. Один из них был мне знаком, и именно это меня насторожило. Уловив суть разговора, я понял, что ищут меня, вернее, мой куш, которым добровольно делиться точно не собирался. Я слышал троих. Осознав, что отбиться от взрослых парней мне вряд ли удастся, я захотел раствориться вместе с содержимым сумки, походу ругая себя, что не взял номер в мотеле. Я потихоньку вытащил из-под головы серую куртку, накрылся ей, сжавшись в клубок и замер. К счастью, пронесло, они не заметили меня и ушли.

С тех пор я полюбил серый. Иногда мне кажется, что именно этим цветом окрашена моя душа. Если она существует.

Когда на город спускаются сумерки, на небе загорается россыпь звезд, и жители готовятся ко сну, я выбираюсь из дома. Меня встречают пустынные улицы. В свете фар редких машин меня выдает лишь тень на земле, но вряд ли ее замечает кто-то, кроме меня. Прохожие никогда не спрашивают у меня дороги. Я не имею дел с проститутками, не веду разговоров с уставшими продавцами круглосуточных супермаркетов…

Может, я и вправду невидим? Хотя деньги за продукты они с меня берут. Значит…

Я всегда был таким, сколько себя помню. У меня нет ни семьи, ни друзей. Со мной не случалось ничего плохого. Мне нравится общество самого себя. Приятно поговорить с умным человеком. Мне не скучно в одиночестве – я всегда нахожу чем заняться. Толстая папка почти ежедневно пополняется новыми скетчами. Комиксы – моя страсть. Я не просто рисую, я рассказываю истории в картинках. Остросюжетные триллеры выходят из-под наконечника маркера, как по волшебству. Будто кто-то водит моей рукой, пока я, закусив губу, наблюдаю, как на листе прорисовываются очертания новой черно-белой сцены. Меня захватывает процесс, и я не могу остановиться, пока не увижу развязку. Мне иногда жаль, что рассказы не покидают пределы дома. Они реально интересные. Но я не готов расширять зону комфорта и контактировать с публикой, если мои работы вдруг станут популярными. У меня свой маленький мирок, и я не позволю вторгаться в него кому бы то ни было.

Серый – мой любимый цвет. Это цвет тумана в ночи, цвет дымовых колечек, которые я выпускаю, сидя на ступеньках, цвет моей души. Если она существует.

Иди на свет…

Мне четырнадцать. На этом можно было бы и закончить. Переходный возраст и все такое. Я смотрю на себя в зеркало, и каждый раз мне что-то не нравится. Я жду не дождусь, когда пушок под носом сменится брутальной щетиной. Но даже ежедневное бритье одноразовым станком не помогает. Пролесок из редких волосков никак не желает разрастаться в ветвистую чащу. Это, признаться, злит меня. Сколько можно быть маленьким? А прыщи? Это же беда. Я умываюсь, обрабатываю лицо лосьоном, избавляюсь от созревшего десанта, ложусь спать и почти доволен собой. Но с приходом следующего дня наступает новый этап сражений. И так по кругу. Я не ем сладкого, жирного, слишком соленого. Как любой в моем возрасте, я обожаю чипсы и фастфуд. Я мог бы есть «эту гадость», как считает такую еду старая кляча Клэр, ежедневно, но позволяю себе изыски только раз в год – в день рождения. Потому что у меня есть цель – я хочу, чтобы моя кожа выглядела идеальной. Чтобы я был идеальным. Совершенством, которого не в чем будет упрекнуть. Ненавижу упреки. И из-за того, что слышу их в свой адрес много раз на дню, я ненавижу всю мою жизнь.

Да, а еще голос. Он слишком тонкий. С моим ростом просто неприлично так разговаривать. Я много читаю, чтобы когда-нибудь в будущем блеснуть в компании эрудированностью.

Иди на свет…

Мама отругала меня на пустом месте так сильно, что я не сдержался и саданул со всей дури в дверное стекло. Осколки разлетелись в разные стороны, засыпав ковер в прихожей. Как она орала невозможно передать. Первый акт нравоучений показался мне на контрасте беседой с матерью-настоятельницей. Она рвала и метала: «Опять!» А когда тяжелая ладонь приземлилась на мою щеку, я увидел, как из плеч матери вылезло сразу несколько змееподобных голов, как у лернейской гидры. Я схватил крупный заостренный осколок и был готов разыграть второй подвиг Геракла, но удар по второй щеке, оглушил меня. Я упал навзничь и, видимо, отключился.

Вот так, за разбросанные в комнате вещи, я очутился в больнице. Мне наложили несколько швов. А я дал себе обещание больше не повторять этих ошибок. Ошибки – это страшно, больно и жутко обидно. Я запомнил это навсегда. И шрам на затылке, который можно нащупать и сейчас, служит напоминанием.

Иди на свет…

Бывает я вижу что-то странное. Не понимаю почему. Однажды, когда мамы не было дома, отчим отвел мою сестру в спальню наверху. Я прокрался за ними и заглянул в замочную скважину. Огромный голодный лев прямо на родительской кровати поедал свежую окровавленную плоть. Я отпрянул, зажав рукой рот, чтобы не закричать, сбежал вниз по лестнице и хотел скрыться на улице. Но дверь оказалась заперта на ключ. Отчим, когда приходил с работы пораньше, частенько так делал. Я заметался по комнате и не нашел ничего удачнее, чем спрятаться в чулане. Там я, не проронив ни звука, просидел до позднего вечера, пока не услышал голос мамы в гостиной. Я выбрался из укрытия и обнаружил, что вся семья дожидалась меня к ужину.