Миа Пустовит - Коди. Небраска

Как только он заставил таинственную находку снова включиться, он сразу понял, для чего она нужна. И это было подобно части пазлов, которые он собирает из разрозненных кусочков своей внутренней жизни, спрятанной ото всех. Еще одна деталь, чтобы узнать, что сокрыто внутри Коди.

Голос солиста звучал отрешенно, но при этом попадал в самое сердце, оставаясь там надолго. Как соль покрывает морские камни, образуя на них прочную корку, так и сердце Коди обрастало панцирем всю его жизнь, но пока обнадеживающе светился голубоватый огонек плеера, а он снова и снова переживал новые непонятные чувства и баюкал себя в их колыбели, его сердце пело.

Но нельзя было слушать бесконечно, надо было выныривать. Это была короткая радость, зато она имела долгое послевкусие. Бережно смотав наушники и адаптер, Коди, вновь воровато обернувшись, возвращал свое сокровище в пластиковый пакет и прятал, выдвинув дощечку за ящиками для абонентов. Он вернулся в угол трижды, проверяя, хорошо ли спрятано. Раздернув шторы и зажмурив глаза от перепада яркости освещения, он сверился с часами, висящими на стене.

Часы показывали четверть второго – в самый раз. У него есть еще время, чтобы заняться делами и успеть домой к чаю. Он встал за стойку почтового работника, надел фартук и принялся заполнять бумаги – отчет о тратах за электричество, вывоз мусора и другая рутина. Поставил нужные галочки и прочерки по образцу, прикрепленному на стене.

Как говорил Джей: “Чертовы бумажки держат нас в загоне, словно паршивых овец, но мы оседлаем эту скотину!”. Сам Коди едва ли разбирался во всем этом, просто делал по образцу, а все образцы были составлены ушедшими служащими из жалости к остающимся. И Коди послушно оформлял из месяца в месяц отчеты, которые потом посылал с водителем большой машины. От этого же водителя – он так и не запомнил, как его зовут – он получал приходящую корреспонденцию. В основном это были счета.

Изредка приходили рекламные брошюры, каталоги, которые казались причудливыми тропическими бабочками, невесть каким ветром занесенными в эту засушливую неприветливую местность. Коди подолгу разглядывал каталоги, представляя, как прочитает ту или иную книгу, посмотрит фильм, съест незнакомое лакомство. С годами брошюры становились толще, лакомств и одежды в них становилось больше. Реклама одежды была ему безразлична, и люди, изображенные на ней, казались ему искусственными, как и их улыбки. Ему не верилось, что подобного вида люди могут где-то существовать, он никогда их не видел. А вот другую рекламу он любил, особенно анонсы книг и фильмов с краткими описаниями, по ним он с легкостью мог воссоздать в своей голове все произведение, внося этим какое-то разнообразие в свою размеренную жизнь.

Заполнив бланки, сверившись с инструкциями, он снял фартук и вышел под палящее солнце. Дверь почты можно было не закрывать, но он предпочитал следовать привычке. Возвращаясь, он остановился на перекрестке у пыльного, неработающего светофора.

Налево вела каменистая дорога, уходящая к невысокому холму, на котором стоял их паб в окружении еще нескольких зданий. Воздух задрожал от низкого гула, и Коди, подняв руку ко лбу, замер, выискивая в небе серебристый самолет.

Иногда они пролетали в выцветшем небе, оставляя длинные, словно бархатные ленты, следы. Поднимая голову к небу, Коди всегда махал рукой невидимым пилотам и пассажирам, сам в тайне мечтая когда-нибудь оказаться среди них, там, в вышине, улететь далеко-далеко. Куда? Он и сам не знал точно, но сама возможность сесть в блестящий и легкий, словно игрушечный, самолет и упорхнуть – эта идея привлекала своей невероятностью.

Можно было попробовать представить, глядя ввысь, что где-то может быть по-другому. Что бывают другие города, другие люди, другие пабы и даже… другие Коди, наверняка ведь ходит по свету кто-то такой же, как он, только не такой одинокий. Он понимал, что может быть по-другому, но до конца не верил. Проводив самолет взглядом, он пошел по улице, не глядя по сторонам.

Во сне Коди летал и на самолетах, и на дельтапланах, и на воздушных шарах, и просто так. Порой, проснувшись после подобного сна, он ощущал все свое тело как чрезвычайно тяжелое, неподъемное, видимо, выросшее за ночь. В такие дни он бывал смелее, чем обычно. И тогда город казался ему слишком мал, будто одежда, к которой успел привыкнуть в прошлом учебном году, а после каникул уже не влезаешь.

Впрочем, в школьные годы Коди рос медленно и в частых обновках не нуждался. Тетя Марта привела его к школе однажды ясным апрельским утром, просто чтобы показать ему, как там здорово. Коди был впечатлен, городская школа показалась ему огромной, красивой, обещала новые возможности, например, найти друзей.

Но уже спустя месяц после начала учебного года он понял, что школа вовсе не большая, просто сам он очень мал и ничтожен. Так же он понял, что он глуп, непроходимо наивен и непростительно доверчив. Он учил совсем другие уроки, нежели остальные дети. Стоя на переменке в углу возле фонтанчика, он смотрел на то, чем живут другие люди, как они дышат, что надевают на себя, как несут свое тело в общем потоке. Сам он был скорее камешком на их пути, чем частью потока, его обходили стороной, стараясь не замечать. Зато для наметанного глаза хищника, выискивающего жертву, весь его внешний вид был как красная тряпка для быка.

Он сидит на каменной скамье позади школьного бейсбольного поля, солнце нагревает его спину в светлой футболке-поло. Кажется, у него грязный воротник. Дети толпой бегут в школу на урок, перемена кончается, но у него нет сил, чтобы встать и пойти вместе с толпой, ноги у него – словно две дохлые рыбы. Ему нравится смотреть, как фигурки в белом бегут по солнечному полю, он хотел бы кому-нибудь сказать, что это красиво, или нарисовать так, как он видит, передать в песне… Но он ничего не может, даже шага ступить.

Позволив своим органам чувств погрузиться в это ощущение и потеряв тем самым бдительность, он пропускает важный сигнал. Когда он понимает свою ошибку, уже поздно, он окружен. В следующую секунду он лежит в пыли, на губах у него песок мешается с кровью, а воздух вокруг наполнен густым смешливым гулом, так, что слов не разобрать. Коди делает нечеловеческое усилие, он даже уворачивается от второго удара, но последующие сыплются на него градом, не сильные, но от этого еще более обидные. Коди поднимают несколько рук, и он впервые понимает смысл выражения “искры из глаз”, все вокруг усыпано искрами из его глаз, белые и оранжевые искры тлеют на траве школьного дворика, все застилая влажным блеском.

– Смотрите, он еще и встает!

– Ладно, чуваки, хорош, а то придется его от земли отскребать.