Наталья Полесная - Ради красоты

Возможно, если бы в то мгновение мать с дочерью знали, что это их последняя встреча, и после похорон их отношения окончательно расстроятся и охладеют, то они не были бы так жестоки друг к другу. Но на деле мать вытолкнула дочь из квартиры, а Яня так и не объяснила своё поведение.

Реклама

Молодой врач тянется к аптечной полке, в его заострённой позе читается:

– Ты думаешь, что таблетками ты облегчаешь себе жизнь. Как бы не так. Твой кайф сегодня будет казаться уродством завтра. Но и завтра – тоже обман, иллюзия исчезнет уже через неделю. Но как ты сможешь не употреблять целую неделю? Нет, нам не узнать правды. Наверное, нужно иметь какой-нибудь крюк или якорь, чтобы суметь вернуться, либо не принадлежать миру изначально. Выбираю второе. Уверен, что и ты тоже не захотел бы возвращаться и становиться взрослым. Что в этом захватывающего? Вставай на работу, пей витамины. Потому что спасение всё равно съесть.

*

Солнце слепило, Яня прилегла на облезлую лавочку у подъезда. Окружение выглядело заурядным и необычным одновременно, оно плыло и покачивалось, пришлось вцепиться в деревянные перекладины, чтобы не упасть. Густой запах мокрой травы вызывал тошноту, казалось, им пропиталась даже одежда. Обволоченная липким потом девушка почувствовала, что над ней кто-то навис, открыла глаза. Это был Богдан. Яня протянула к нему руку, он легко поднял её. Припали всем телом, обнимались шеями, животами, ногами, тоска отпускала, больше не выдавливала глаза. Богдан достал из кармана блокнот. Яня печально улыбнулась.

Голоса с «мстили», «избивали» слышались из-под земли, но вышли из подъезда. Яните уже не было обидно или тяжко, внутри стало тихо, пусто и совсем-совсем безразлично. Безразлично шествие с фотографией, безразличны причитания, слёзы свои и чужие – безразличны, объятия навязчивые и отталкивающие – безразличны, исковерканные лица тех, кто пришёл поддержать – тоже туда. И особенно безразлично, что внутри ничего не осталось, не осталось ни эмоций, ни органов, ни цветов.

– Кидай землю! – последнее, что Яня ясно слышала и помнила.

После этого перед глазами стояла только крышка гроба, к которой она падала-падала-летела. По-видимому, так она пыталась опередить жизнь, которая рушилась намного стремительнее, чем она могла себе представить.

– Может, тебе это даже нравится? А может, потом понравится? – спросил воздух голосом отца.

Был ли тот голос сном, проявлением её особенности или чем-то третьим – новым, Янита не знала, лишь предчувствовала, что с этого момента ей больше никогда не быть прежней.

*

Вся дальнейшая жизнь казалась Яните неправдоподобной. Она разговаривала, ела, ходила на работу, но не жила, поскольку у неё совсем не было сил рисовать. Богдан уговорил её переехать к себе, но спокойнее от этого не стало. Чудилось, будто её кто-то разыграл. Что отец вот-вот явится и позовёт её гонять «шпану». Мир, в котором и так не было места травам и картинам, теперь суживался, затягивал, готовый задушить. Она отказывалась в него верить.

Что мне делать ? – в очередной раз спрашивала она у себя, сидя в душном офисном кабинете. Ею овладевало мрачное отчаяние, одиночество предвещающее бездну.

В смутном сознании укреплялась мысль, что она торгует абразивами всю жизнь и умрёт здесь же, за этим офисным столом. Работа была ей ненавистна, ничего не радовало. Она смотрела в пустоту экрана, и мысли напрочь улетучивались. Она видела вокруг себя предметы, осознавала происходящее, но не могла поверить, что это и есть настоящая жизнь.

Достала блокнот. Белоснежное пустое пространство оставалось белым и пустым. Она наклонилась ниже, и тогда листок превратился в широкую деревенскую дорогу, на которой, если прищуриться, можно было разглядеть играющих в снежки детей.

Взгляд блуждал по поверхности стола, пока не наткнулся на подставку с канцелярскими принадлежностями. Девушка потянулась за ножом, внимательно изучила маленький кусок пластмассы с металлом, силясь что-то разобрать. С характерным хрустом потянула за кнопку, обнажилось потемневшее лезвие.

Посмотрела на листок – никаких ощущений, мир такой же далёкий.

– Мы оба знаем, почему ты оказалась в том месте, – произнёс воздушный голос, – что ещё оставалось делать, если ты жила в такой среде? Неудивительно, что ты искала убежище, где розовые облака, белые птицы и, может быть, шум моря. Я, кстати, так ни разу и не побывал на море. Хотя кого это волнует. Ведь я уже старый, а значит, никчёмный. Конечно, ты захотела найти другой дом, более красивый. Ведь ты видела, как легко сгинуть в этой пыльной жаре. Ты бы так же, как и я, стала чем-то замершим. Залитым брелоком. Мёртвой аквариумной рыбкой. Твоим любимым гербарием. А теперь ты можешь создать собственный мир, освятить его краской – любыми цветами. Но тебе ведь нравится только красный. Ты и есть главная краска. Делай надрез на пальце, рисуй небо, горы, радостных людей. Рисуй жёлтым, зелёным и голубым, но только кровью.

Смерть, настолько жестокая и неподготовленная, никак не вписывалась в понимание жизни. В памяти всплыли обрывки воспоминаний: закрытый гроб, кладбище и множество искрящихся тёмных тонов – страшно, но ужас граничил с чем-то другим, как будто была в нём застывшая фарфоровая красота, что приняла свою конечную форму.

Яня посмотрела по сторонам, незаметно под столом задрала юбку и провела канцелярским ножом по бедру. Капроновые колготки и кожа одинаково ровно расползлись в стороны. Боль забилась в ноге, будто что-то живое стремилось выбраться наружу. Пульсация перемещалась всё выше и выше, пока не слилась с болью в плече. По телу побежали мурашки, в голове будто что-то взорвалось, девушка затряслась, разбилась на ощущения. Всякая боль исчезла, пришли опустошённость и тоска. Яня приложила белый листок к бедру и, когда отняла его, то увидела будущий рисунок. Не пейзажи или травки, это должен быть космос.

– Ты будешь меняться не только снаружи, но и внутри, – продолжил воздух.

– Яня, что ты там пишешь, неси скорее отчёт! – не то сказала, не то тявкнула начальница.

– Мне нужно пять минут, – вымолвила Яня, пряча листок. По мере того как останавливалась кровь, девушка возвращалась в тело. Цвета исчезали, словно обрастая шершавым льдом. И только сейчас она осознала, что случилось.

В абразивном мире построили столовую. В абразивном мире кормили. Анализ и расчёты подтвердили, что рабы лучше работали, если ели. К Яне подсел продавец, в разговоре приглаживал залысину, кашлял в кулак.

– Ох, и давно не было у нас в фирме таких молодых и красивых, – бормотал он. Яня молчала, пережёвывала суп. – Слышишь?

Она нахмурилась, а затем неожиданно для себя подмигнула и пошла за добавкой.