Екатерина Звонцова - Отравленные земли

– Да, мне это известно.

Маркус глубоко вздохнул, устраиваясь удобнее и опуская руки на подлокотники. Широкие кружевные манжеты прикрыли его ухоженные запястья.

– Возможно, вам хотелось бы услышать, с чего именно всё началось, и составить для себя некую… линию времени? Что ж, я попробую вас просветить.

Следующие минут десять я практически не говорил, лишь слушал. В очередной раз мне рассказали о том, как однажды из города в одну ночь сгинули все кошки и собаки, кроме гарнизонного пса. Отыскать какие-либо следы животных не удалось. Вслед за этим врачи сообщили о нескольких смертях, которым предшествовал странный недуг – его сопровождали слабость, частичная или полная потеря речи, светобоязнь. Как правило, болезнь текла день или два. Поначалу смерти не вызывали подозрения: в некоторых случаях их списывали на недоедание, в некоторых – на проблемы с сердцем и лихорадку. Повреждения обычно отсутствовали, и только у одной женщины медик заметил на шее маленькие ранки. Женщину звали Ружа Полакин, и именно её после смерти стали первой видеть в городе ночью. Правда, узнавали её, в основном, по привычке носить цветы и травы в волосах, а мало ли таких чудачек?

Настолько много, что они мерещатся любителям пива… Проведя эту параллель, я постарался отогнать тревогу. Маркус прервался и опять посмотрел на меня в упор.

– Хотелось бы, чтобы дальнейшее вы не принимали как мою точку зрения. Сам я не видел ни её, ни тех, кто пришёл после.

– После? – уточнил я. – Вы подразумеваете заражённых ею?

– Да, трое мужчин умерли следом за фрау Полакин: брат мужа и два соседа. Медикам они говорили, будто она являлась к ним ночью и… целовала их, вроде того. Вчетвером они, если это они, конечно, убили ещё… человек семь, если не ошибаюсь. По крайней мере, было немало смертей при тех же обстоятельствах: истощение, быстрое угасание.

– А что случилось потом?

Маркус задумчиво потёр лоб.

– Нам не удалось решить проблему даже с гарнизоном. Люди повели себя ужасно: заставили родственников тех четверых вытащить тела из могил, проволокли «вампиров» по земле через дыру в кладбищенской ограде, обезглавили и сожгли. Тем не менее… – что-то нервозное впервые промелькнуло в его позе, – женщина якобы ещё здесь. Ружа Полакин, целая и невредимая, ночью появляется на улицах. Но, повторюсь, я едва знал её живой и не видел мёртвой. Это говорят горожане. Мне же, если честно, нечего добавить: ночами я привык спать или просиживать за бумагами.

– Вы сказали достаточно, спасибо, – ответил я. – Полагаю, я и мои коллеги, когда прибудут…

– Сюда ещё кто-то едет? – Он приподнялся, но тут же опустился обратно.

– Да, два придворных медика, помоложе меня. Изначально её величество вообще собиралась отправить только их, затем прикрепила к ним меня, а в итоге… – я развёл руками, – в столице тоже бывают проволочки. Они задержались; я не знаю, когда их ждать.

– Вижу, о нас очень тревожится большой город, в покое теперь не оставит. – В интонации мне почудилась та же горькая ирония, какую я уже подмечал, говоря с Бесиком и военными. – Мы так тронуты… может, недалеко и до перекладки дороги, ведущей сюда?

Я не нашёлся с ответом: упрёк был справедлив, а въездная дорога ужасна. Мы помолчали. Фридрих Маркус устало скрестил ноги, затянутые в такие же ослепительные, как парик, чулки, и наконец вновь подал голос:

– Ладно, барон… герр доктор. Даже пока вы здесь в одиночестве, у меня есть для вас… для нас… гипотетический план. Вы действительно можете помочь нам в сложившихся обстоятельствах. И я, разумеется, не про мощение дорог.

Это уже напоминало правильный разговор. План от главного городского чиновника, пусть требующий корректировок, вряд ли мог оказаться совсем бесполезным. Приготовившись слушать, я кивнул.

– Излагайте. У меня тоже есть мысли, буду рад их объединить.

– Вам… – начал Маркус, – стоит посмотреть на странных больных, о которых говорят наши врачи. Попытаться поставить диагноз, возможно, полечить вашими прогрессивными методами. В случае провала – исследовать тела; я не стану возражать и поговорю с герром Рушкевичем, нашим священником…

– Знаю его, – спешно вставил я, надеясь, что голос звучит нейтрально.

Маркус то ли уловил мою досаду, то ли просто заинтересовался услышанным:

– Да? Откуда же? Когда успели познакомиться? Он довольно нелюдим.

– Личные обстоятельства, чистая случайность, – отозвался я под острым взглядом. – Не имеет отношения к делу.

Мне не хотелось распространяться о подробностях, да и лишний раз прокручивать их в голове. Чем больше местных я узнавал, тем острее сожалел о ссоре. Священник вызвал у меня тёплые чувства и сам вёл себя по отношению ко мне наиболее приветливо и доверительно, не сравнить с выхолощенной вежливостью чиновников и солдат.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Герард ван Свитен (1700, Лейден – 1772, Вена) – учёный голландского происхождения, барон. С 1740-х гг. – придворный врач Марии Терезии и хранитель Императорской библиотеки.

«Черновик не краснеет» (искажённое «Бумага не краснеет»). Здесь и далее цитируются латинские крылатые выражения. Их использование было характерно для речи доктора ван Свитена.

Ван Свитен первым смог вывести медицину и образование из подчинения церкви, в частности ордену иезуитов, таким образом положив конец многим средневековым пережиткам и запретам. Именно при нём обе эти сферы стали в значительной степени «светскими» и получили возможность свободно развиваться.

Сильное воображение создаёт событие.

Не на всё мы способны.

Почёта ради.

«Пляска смерти» (dance macabre) – аллегорический сюжет живописи Средневековья, воплощающий идею бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества – знать, духовенство, купцов, крестьян.

Печено вепрево колено (Pеčеné vеpřоvé kоlеnо) – запечённая свиная рулька по-чешски.

Слово, примерно с XVI века обозначавшее в Венеции корреспондента в современном понимании.

Медвежья болезнь.