Евгений Шорстов - Превенция

Не отводя взгляда от Серёги на протяжении всего его монолога, я совсем не заметил, как несчастный Смольников вновь побледнел; стоя вполоборота, он иногда отворачивался от нас и стряхивал сигаретный пепел в окно.

Вечерело, солнце так и не вышло в тот день, лишь немного розовели тучи над горизонтом. Тёмный хвойный лес нагонял необъяснимый страх, а от большого пустого поля веяло какой-то грустной безысходностью. Писатель потушил сигарету, закрыл окно, а затем зажёг на веранде свет. Благодаря тёплому жёлтоватому освещению всё за пределами помещения вмиг потемнело в несколько раз, зато внутри стало по-деревенски уютно. Пока мы с Серёгой переглядывались, удивлённые столь немногословной реакцией Смольникова, тот взял с письменного стола очередную тетрадь, а затем, вернувшись к нам, небрежно кинул её на столик, сам же сел и начал постукивать по деревянной крышке стола пальцами, размышляя о чём-то.

– Как же страшно жить, господа, – наконец начал он, – осознавая, что малейшая случайность может тебя убить.

– Из этих случайностей и состоит вся наша жизнь, – в очередной раз успокоил его Серёга, – куда опаснее, проживая одному, подавиться бутербродом и задохнуться, нежели повстречать одного из представителей нелюдей, как мы их называем. Те случайности, о которых говорится в справочнике, вряд ли произойдут случайно, – улыбнулся он, – уж слишком бессмысленны. Да, есть исключения, такие как зеркало, глазки или раковина, но с ними куда проще бороться, нежели с результатами какого-нибудь обряда, который любят проводить посреди леса всякие интересные личности, упаковывая иконы с фотографиями различных людей в прозрачные банки. Я уверяю вас, что нечто серьёзное, по нашей части, разумеется, затронет лишь одного человека из десяти. Наткнуться на реальную опасность в нашем деле – очень большое везение. Так, например, подобных случаев, как с вашей книгой, при мне было всего два, а сколько писателей ежедневно публикуют свои работы, только вдумайтесь!

– Допустим, – с облегчением кивнул писатель. – Не скажу, что меня это совсем успокоило, ибо нож я теперь буду всегда носить при себе.

– Как там говорится: больше всего мы переживаем о тех вещах, что никогда не случатся, – поддержал его Серёга. – Вы нам лучше свой рассказ прочтите.

– Если быть честным, то о подобных инцидентах подло говорить с какой-то гордостью, тем более хвастаться тем, что ты являешься свидетелем тех событий, – говорил он, раскрывая тетрадь, – но рассказ я всё-таки написал.

Эта жутковатая история началась сразу после того, как по городу прокатилась волна смертей от загадочной болезни, которая до сих пор остаётся загадкой для местных врачей. Первым был знаменитый стихоплёт Самойлов, что пару лет назад громко заявил о себе на каком-то литературном конкурсе и получил статуэтку – золотую сову, которая на самом деле никакой золотой не являлась, и напечатал свой первый и единственный сборник «На скамье под фонарём». Поэт прибыл в поликлинику с жалобами на чрезвычайно сильную головную боль, головокружение, онемение пальцев рук и пониженную температуру. Мне неизвестны те методы лечения, которыми воспользовались врачи, да и несчастный Самойлов так и не успел поделиться со мною всеми тонкостями своей жизни в застенках мрачного здания поселковой поликлиники. Знаю только то, что поведал мне знакомый медбрат: в ночь своей кончины поэт истошно вопил бессвязные фразы, среди которых было и моё имя, – Смольников оторвался на секунду, пояснив, что этот поэт был прототипом одного из антагонистов.

Второй жертвой странного недуга стала домохозяйка Люба из соседнего дома. Она была крайне несчастной женщиной, пребывала в постоянном стрессе из-за мужа, который, то и дело, старался довести жену до нервного срыва. Позже по улице расползлись слухи, что именно муж стал причиной её безвременной кончины, но я совершенно с этим не согласен, – прототип Клавдии.

Далее счёт пошёл не на единицы, а на десятки. Всего мною было насчитано порядка тридцати жертв, но никакой эпидемии или карантина объявлено не было – что ещё больше меня настораживало. Во время беседы с одним из терапевтов той самой поликлиники я максимально деликатно постарался задать ему пару вопросов о странной болезни, но как только он услышал мои слова, его лицо побледнело и стало блекло-зелёного цвета, будто вопрос поверг его в нечеловеческий ужас. Терапевт виртуозно сменил тему и лишил меня возможности хоть как-нибудь подступиться к обсуждению волнующей, вероятно, нас обоих, проблемы.

Спустя какое-то время мне написал мой близкий друг, что жил в доме напротив, – прототип безымянного соседа. Он клялся, что сегодня утром увидел у себя на лестничной клетке человеческую вену, вырванную или вырезанную хирургическим методом. Ошарашенный такими необычными новостями, я в ту же минуту вылетел из квартиры и побежал через улицу, навстречу жуткой находке. Но на месте меня ждало сильное разочарование – никакой вены не было.

А потом случилось несчастье: мой друг пришёл ко мне рано утром и сообщил, что ночью испытал на себе зловещие симптомы, предвещающие скорую погибель. Не теряя ни секунды, я потащил его в поликлинику, хотя и знал, что совершаю, возможно, одну из самых страшных ошибок в своей жизни. О, как же я проклинал себя за это потом, когда во время бессонных ночей вздрагивал от каждого шороха, представляя бесплотный призрак моего почившего товарища, что теперь вынужден бродить по тёмным улицам города в поисках покоя. Он сгорел там, сгорел за пару дней. Я не доверял никому из врачей, но и забрать его оттуда не решался. Бедный друг кричал во сне, молил о смерти, хватал меня за руку и в слезах просил прикончить его прямо здесь и сейчас. Его мучения продлились недолго: утомлённый ночной истерикой, он задремал ближе к рассвету, но так и не проснулся.

Во время ночных рассуждений обо всём произошедшем, мне в голову вдруг пришла одна удивительная мысль, бросившая меня в объятия неописуемого жгучего страха. Я вскочил с кровати и в кромешной темноте стал дрожащей рукой нащупывать выключатель, моля небеса о спасительном свете, ибо зловещая темнота вкупе с этой леденящей кровь мыслью могли бы запросто прикончить меня в ту ночь. Я пришёл к выводу, что ни одна из жертв не проживала в моём доме! Тридцать один погибший, казалось бы, довольно большое число для маленькой улицы в четыре дома, но, чёрт возьми, ни один из них не проживал в моём!

Спасаясь от разъедающего меня изнутри чувства страха, я ездил в другой конец города, где пропадал целыми днями, искренне пытаясь найти утешение в прогулках на набережной, любуясь закатами над чёрной гладью воды. В один из дней, когда я по-обычному возвращался домой под ночь, света в подъезде не было, и мне пришлось подниматься на восьмой этаж по бетонной лестнице, ориентируясь на ощупь. В темноте я сразу и не понял, на что наступил. Оно лежало недалеко от моей двери, было влажным и слизким, как сотня червей, что устроили мне засаду во мраке. Меня передёрнуло, а по спине пробежал колючий холодок. Я достал из кармана зажигалку и, наклонившись к полу, зажёг огонь. Это были вены; в большинстве своём они походили на шерстяные нитки, но попадались и более крупные экземпляры, например, одну я с уверенностью бы отнёс к venae jugulares 5 5 Яремные вены – несколько парных вен, располагающихся на шее и уносящих кровь от шеи и головы; принадлежат к системе верхней полой вены. .