Джеффри Дивер - Комната смерти

«Даже крупицу подозрений…»

Послышался приглушенный дверью голос – не раздраженный, просто усталый.

Дверь открылась, и Свонн, к своему удивлению, а также радости, увидел, что водитель, которого предпочитал Роберт Морено, был ростом всего пять с половиной футов. Он вряд ли весил больше ста шестидесяти фунтов, то есть на двадцать пять меньше, чем сам Свонн.

– Да? – с сильным славянским акцентом спросил водитель, глядя на белый конверт в левой руке Свонна. Правой не было видно.

– Мистер Николов?

– Он самый, – подтвердил хозяин дома, одетый в коричневую пижаму и тапочки.

– У меня для вас возврат от ДТЛ. Вам нужно расписаться.

– Что?

– Департамент такси и лимузинов. Возврат.

– А, ну да, ДТЛ. Что за возврат?

– С вас взяли лишнюю плату.

– Вы от них?

– Нет, я работаю по договору. Просто доставляю чеки.

– Уроды они, вот что я вам скажу. Ничего не знаю насчет возврата, но дерут с нас только так. Погодите, а откуда мне знать, что меня не хотят нагреть? Вдруг я подпишу – и откажусь от всех своих прав? Может, мне стоит нанять адвоката?

Свонн поднял конверт:

– Можете прочитать. Все берут эти чеки, но тут говорится, что вы не обязаны этого делать, можете обратиться к третейскому судье. Мне все равно. Я только доставляю бумаги. Не хотите – не берите.

Николов отпер щеколду внутренней двери.

– Ладно, валяйте уж, чего там.

Несмотря на отсутствие у Свонна какого бы то ни было чувства юмора, он отметил, что водитель выбрал не слишком удачные слова.

Когда дверь открылась, Свонн быстро шагнул вперед и вогнал правый кулак с зажатой в нем трубкой в солнечное сплетение Николова, целясь не в уродливую коричневую ткань пижамы, но в точку примерно на два дюйма за ней – прямо в потроха. Чтобы сила удара была максимальна, следовало всегда целиться именно туда, а не в поверхность.

Судорожно вздохнув, Николов рыгнул и повалился на пол.

За долю секунды миновав лежащего, Свонн схватил его за воротник и затащил внутрь, прежде чем началась рвота. С силой пнув его в живот, Свонн выглянул в кружевное окно.

Спокойная, мирная улица. Ни гуляющих с собаками, ни прохожих. Ни одной машины.

Натянув латексные перчатки, он щелкнул дверным замком и спрятал трубку.

– Эй, есть кто-нибудь? – позвал Свонн.

Никого. Они были одни.

Снова ухватив водителя за воротник, Свонн поволок его по недавно начищенному полу в одну из комнат, подальше от окон.

Он взглянул на тяжело дышавшего мужчину, который корчился от боли.

Мясная вырезка, большая поясничная мышца, прилегающая к тонкой части и филею, считается самой нежной частью туши, – когда она правильно приготовлена, хватает вилки, чтобы ее разрезать. Но этот продолговатый трапециевидный кусок плоти, из которого готовят мясо по-веллингтонски и турнедо, в сыром виде далеко не столь приятен и требует некоторого времени для обработки. В основном приходится действовать ножом. Естественно, нужно удалить все более жесткие боковые мышцы, но сложнее всего обстоит дело с тонкой пленкой соединительной ткани, покрывающей большую часть вырезки. Весь фокус состоит в том, чтобы полностью снять эту пленку, но по возможности оставить нетронутым мясо. Приходится двигать ножом будто пилой, держа лезвие под точным углом. И чтобы все вышло как надо, требуется хорошая практика.

Размышляя обо всем этом, Джейкоб Свонн извлек из вощеного деревянного футляра «кайсюн» и присел.

По пути к дому водителя лимузина Роберта Морено Амелия Сакс наслаждалась тем, что наконец вырвалась из-под власти Надсмотрщицы.

«Хотя, возможно, я к ней несправедлива», – подумала она.

Нэнс Лорел была не таким уж плохим прокурором – судя по тому, что говорил Деллрей, и судя по ее подготовке к расследованию.

Но это вовсе не означало, что она должна была нравиться Амелии.

«Выясните, какую церковь посещал Морено, сколько он жертвовал на добрые дела и как много старушек перевел через дорогу. Если бы, Амелия, вы были так любезны…»

Вряд ли.

По крайней мере, Сакс уже не сидела на одном месте. Она мчалась на своем бордовом «форде-торино-кобра» семидесятого года, наследнике «фэйрлейна». Мотор мощностью четыреста пять лошадиных сил мог похвастать крутящим моментом в четыреста сорок семь футо-фунтов. Рычаг переключения передач фирмы «Херст» был жестким и капризным, но Амелия воспринимала его как еще более чувственную часть автомобиля, чем двигатель. Единственной неуместной деталью – не считая анахроничного вида машины на улицах современного Нью-Йорка – была кнопка клаксона от «Шевроле-Камаро СС», память о первом и любимом автомобиле Сакс, ставшем жертвой схватки с преступником несколько лет назад.

Она вела «кобру» через мост Куинсборо, служивший продолжением Пятьдесят девятой улицы. Отец говорил, что Пол Саймон написал про этот мост песню. Когда он только рассказал об этом, Амелия собиралась поискать композицию на айтюнс. Потом – собиралась после его смерти. А потом – раз в год или около того.

Но руки так и не дошли.

Поп-песня про мост. Интересно. Сакс в очередной раз напомнила себе найти ее.

Движение на восток было вполне сносным. Скорость слегка возросла, и Амелия выжала сцепление, включая третью передачу.

И тут же поморщилась от боли.

Проклятье! Снова колено. А если не колено – то бедро.

Проклятье!

Артрит донимал ее всю взрослую жизнь. Не ревматизм, а коварное расстройство иммунной системы, злобно атакующее суставы. У нее был более распространенный остеохондроз, причиной которого могли быть гены или последствия мотоциклетной гонки в возрасте двадцати двух лет – или, если точнее, впечатляющего приземления после того, как ее «бенелли» вылетел с трассы всего в четверти мили от финиша. Но какова бы ни была причина, боли мучили Амелию постоянно. Она узнала, что ей в какой-то степени помогают аспирин и ибупрофен, зато хондроитин и глюкозамин бесполезны – по крайней мере, для нее. Простите, любители акульего хряща. Она делала инъекции гиалуроновой кислоты, но воспаление и боль, которую те вызывали, на несколько дней выключали ее из жизни. И естественно, экстракт петушиного гребня мог помочь лишь временно. Она научилась глотать таблетки не запивая и не притрагиваться ни к чему с этикеткой: «Принимать не чаще трех раз в день».

Но самое главное, чему она научилась, – улыбаться и делать вид, будто у нее ничего не болит, а суставы работают, как у здоровой двадцатилетней девушки.

«Когда ты в движении, тебя трудно поймать…»

И тем не менее боль означала, что двигаться так быстро, как хотелось бы, Сакс не в состоянии. У нее на этот счет даже имелась собственная метафора: проржавевший трос ручного тормоза, неспособный полностью освободить колодку.