Кэрол Джонстон - Зеркальная страна

В иные ночи мы просто плавали – искали Остров и старались хоть немного опередить «Месть королевы Анны» Черной Бороды. В иные ночи бросали якорь, чтобы совершить набег или поискать спрятанные сокровища. В иные ночи пытались подавить бунт команды и придумывали изощренные наказания: протаскивали несчастных под килем или пускали прогуляться по доске, смазанной салом. Как правило, мы подвергали бунтовщиков нереально сложным испытаниям, поскольку твердо верили в пользу жестокого искупления. В иные ночи боролись со штормом и чужими кораблями: военными фрегатами и торговыми конвоями, другими пиратскими бригантинами. В ушах звенели крики умирающих и треск дерева, рев пушек и мушкетонов, вой шквального ветра.

«Вперед, сыны пожирателей печенек! Не щадить никого! Нет добычи – нет денег!»

Черная Борода вечно сидел у нас на хвосте. А еще мы всегда надеялись увидеть на горизонте капитана Генри. Ждали, что он придет к нам на помощь и выручит из беды. Мы знали, он непременно появится. Рано или поздно он вернется за нами…

Открываю глаза, моргаю. Словно во сне пересекаю палубу «Сатисфакции», выхожу из прачечной обратно в узкий проход между домами. Внезапно останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к внешней стене, прижимаю онемевшие пальцы к шершавому камню. По телу пробегает дрожь. Где-то здесь висел портрет капитана Генри, нарисованный Эл. Суровый и неулыбчивый, позади – морская синева и зелень Острова. Вспоминаю бутылку из-под рома в обувной коробке. Капитан Морган был нашим героем: самый храбрый и лучший из всех пиратов. Король пиратов!

Прислоняюсь к стене. Я столько всего позабыла, а ведь прошлое все еще таится здесь по пыльным темным углам… Мне хочется поскорее уйти, глотнуть свежего воздуха, который не пахнет сыростью и мхом. У подножия лестницы я снова замираю. Поднимаю взгляд и вдруг вижу белую карточку, прикрепленную черной изолентой к деревянной крыше.

Белоснежка, бывало, скажет: «Мы не покинем друг друга никогда-никогда!» и Алоцветик отвечает: «До тех пор, пока мы живы».

У всех пиратов должен быть тайный шифр, говорила мама, и мы тоже придумали свой. Хотя он и стал неотъемлемой частью Зеркальной страны, эта карточка не похожа на старые послания. Она новая.

Глаза застилает красная пелена. Кроваво-красная. «Он знает». Я это чувствую, слышу в жарком шепоте, бьюсь в нем, словно комар. Меня охватывает ужас, впивается в горло липкими пальцами и душит… Сверху доносится до боли знакомый шум: глухой металлический стук. Ледяной сквозняк дергает меня за волосы, царапает кожу. Лампочка на потолке внезапно гаснет, я отшатываюсь от стены и чувствую порыв холодного воздуха, слышу знакомый голос, истошно орущий:

«Беги!»

И я бегу. Хватаюсь за перила и карабкаюсь наверх: руки липкие от пота, сердце бешено колотится. Темный и стылый коридор за спиной настигает меня словно чудовище – ревущая волна, густая от водорослей и хитиновых панцирей. Лестница слишком крутая. Царапаю костяшки о стену, по коже бегут мурашки, лучи света, бьющие сквозь щели в деревянной крыше, подобны грозовым молниям. Мертвые огни, думаю я, это же Мертвые огни!

У самого верха оступаюсь и едва не падаю навзничь. И вот я уже снова в шкафу; захлопываю за собой дверь в Зеркальную страну, задвигаю засовы и возвращаюсь в ярко освещенную кладовую.

Я не спятила. И я вовсе не бессердечная стерва, как, вероятно, считает инспектор Рэфик. Интуиция меня не подводит. Эл – она жива! Не может она быть мертвой, если шлет письма, прячет коробки в саду и оставляет зашифрованные предупреждения, прикрепленные изолентой к потолку. Ворошит наше прошлое, о котором я решила забыть раз и навсегда, играет в свои чертовы игры… Вот кто точно спятил!

Я-то знаю, что она задумала. Вечно одно и то же!

Это – охота за сокровищами. Карта у сестры, и мне ничего не остается, кроме как ждать следующей подсказки.

Джунгли Какаду вокруг нас взрываются птичьими криками: совиные козодои, калифорнийские кондоры, гигантские ибисы, какапо. Чайные деревья, железные деревья, баньяны неистово трещат под порывами горячего ветра; болотистые низины, речушки и водопады превратились в ревущие потоки. Птицы с воплями исчезают в густой листве, небо наливается тьмой и опускается все ниже, зигзаги молний пронзают зелено-коричнево-золотые заросли, расщепляя дерево, железо и камень. В темноте мелькают тени злодеев – лица искажены, зубы оскалены. «Потому что все мужчины – пираты», – говорит мама. Даже Прекрасный Принц ничуть не лучше Черной Бороды: коварный красавчик, которому нельзя доверять. Мы должны спасти себя сами. И мы с Эл бежим. Лучи фонарей мечутся, выхватывая зубастые пасти. Накатывает огромный вал из воды, ветра, плоти и света – широкий и ослепительно яркий. Он катится по джунглям, как взрывная волна, как землетрясение. Движется к нам и вот-вот захлестнет наши золотистые покрывала, словно лавина из грязи, камней и мертвых огней.

Похоже, я проснулась от собственного крика. Открываю глаза и вижу склонившегося надо мной Росса: лицо встревоженное, рука сжимает мое правое плечо. Я лежу в гостиной на диване в стиле честерфилд, рядом с комодиком красного дерева на низких ножках в форме когтистых лап, опирающихся на шар, который, как клялся и божился дедушка, был подлинный чиппендейл. А напротив – обтянутое желтой парчой кресло-качалка и глубокое кожаное кресло, причем настолько похожие на те, что стояли здесь в моем детстве, что я так и вижу маму с дедушкой, сидящих лицом друг к другу перед камином. Перевожу взгляд на выложенную бирюзовой плиткой барную стойку в стиле ар-деко, которую мама называла бар «Пуаро».

– Ты кричала, – хмуро сообщает Росс.

– Смена часовых поясов сказывается, – объясняю я и встаю. Ноги подкашиваются, но я пытаюсь улыбаться. – Мне нужно подышать свежим воздухом.

В прихожей останавливаюсь возле вешалки и вместо своего анорака беру серое кашемировое пальто, которое наверняка принадлежит сестре. Перед тем как надеть его и затянуть пояс, бросаю взгляд на лейбл. «Вивьен Вествуд». Мы всегда носили одну и ту же одежду, думаю я, отпирая дверь. Хотя на самом деле это не так: покинув дом, мы оставили позади почти все, что нас объединяло и заставляло быть одинаковыми.

Воздух снаружи свежий, но мне ничуть не легче. В детстве мы с Эл часто видели одни и те же сны, одни и те же кошмары. Чаще всего нам снились Джунгли Какаду, потому что каждую ночь мы засыпали, держась за руки под золотистыми покрывалами, в комнате с обоями в виде тропического леса, хранившей эхо наших игр перед сном, где мы были отважными викторианскими исследователями. Я не вспоминала про Джунгли Какаду много лет, ни разу не видела их с тех пор во сне и ничуть по ним не скучала.