Александр Накул - Как я стал предателем

– Разве они ещё не дошли?

– Джейн Шарп росла на Окинаве и японский язык для неё – второй родной. Ндля американцев назначить полномочным консулом человека, который знает язык страны – это просто невероятное достижение.

– Она на военной базе росла?

– Да. Вы угадали.

– Похоже на нашего Ватанабэ,– заметила Алина.

– Но она не просто чиновник или сорокалетняя девушка из пресслужбы. Джейн Шарп – специалист с мировым именем по вопросам демократии. Её книга «Переделать диктатуру в демократию: ментальные основы освобождения» уже переведена на тридцать языков и вдохновила десятки борцов по всему миру.

– В таком случае, странно, что её назначили в Токио, а не в Саппоро.

– Почему?

– Здесь она была бы поближе к борцам и могла бы давать мастер-классы.

– Почему вы думаете, что почётный консул Джейн Шарп будет давать мастер-классы?

– Все американские авторы книг так делают. Вот я подумал…

– Вы подумали совершенно правильно. Если хотите, я дам вам эту книгу. YMCA уже выпустила русский перевод Новодворского.

– Спасибо, не стоит. У меня три полки на прочтение.

– Вот именно! Образованные молодые люди, которые читают научную фантастику —и есть зерно демократии в обществах советского блока.

Я представил себе Москаля-Ямамото и попытался найти в нём хоть одно зернышко демократии. И решил, что даже природу Будды там отыскать будет легче.

– Подумайте сами,– продолжал Эшенди,– почему выжил Ландау, но не выжил ваш тёзка? Ландау спас Капица, то есть – научное сообщество! Если таких объединений нет, то человек остаётся один на один с государством, партией, диктатором. И будет раздавлен. Вы понимаете?

– Кажется, понимаю.

– Поэтому какие-то организации, кружки, союзы просто обязаны быть. Пусть неформальные. Обычно у них нет даже названий. Взять, к примеру, унионистов.

– Давайте лучше не будем их брать.

– Почему?

– А они у нас до сих пор под запретом.

– Жалко, здесь Гриши Пачина нет,– вдруг сказала Арина,– Он бы нам всё объяснил. Ты не знаешь, чем он сейчас занимается? По-прежнему протестует, или женился?

– Больше не протестует,– я старался говорить как можно непринуждённей,– и не будет.

– Остепенился?

– Нет. Умер. Простите, мне надо отойти.

Я пошёл в сторону туалета. Убедился, что за мной не наблюдают и быстро выпрыгнул на улицу. За угол и в лакировано-чёрную телефонную будку. Возможно, её тоже прослушивали, но вероятность меньше. В уличных прослушках дежурные краболовы вечно не на своих местах.

Я снял трубку и только потом задумался, кого набирать.

Конечно, стоило бы связаться с краболовкой. Разумеется, она не оставила своего номера. Но это и не требовалось. У меня в кармане была стандартная книжечка работника особой зоны, где служебные телефоны пропечатаны прямо со внутренней стороны чёрной обложки. Достаточно набрать короткий номер и попросить дежурную соединить меня с лейтенантом Накано для конфиденциального разговора.

Я набрался мужества и и решил, что раз лейтенант Накано послала меня в «Банкири» – значит, ей и виднее. Если спросит – расскажу всё.

Поэтому я не стал даже доставать книжечку. И накрутил совсем другой номер, который помнил наизусть.

Трубка прогудела, а потом сказала голосом Антон.

– Моси-моси! База торпедных катеров слушает!

– Антон, у меня новости.

– Плыви дальше.

– Объявляется приём в мозговые рыбаки.

– Ого! Каков рыболов?

– Синий с красным. Островитянин.

– И что ты решил? Попрощаешься с аппаратом?

– Нет, в далёкий сад мне пока рано. Он удочку забросил, но не знаю, на меня или нет. Я думаю, тебе надо с ним порыбачить.

– Человек ищет где глубже, а рыба ест Гору. Решай сам. Но не откажусь.

– Заметано. Поплыли!

Этот код родился стихийно, в выпускном классе средней школы. Сейчас уже трудно представить, насколько не только легендарен, но и популярен был тогда «Аквариум». Про него писали на стенах даже в Камифурано. И писали достаточно часто, чтобы настенный рейтинг вмело конкурировал с «ГрОб» и «Punks not dead». Нам в тринадцать лет было ужасно интересно, что скрывается за этой надписью.

Как раз переиздали раннего Гребенщикова, времён «Искушения святого Аквариума». Мы слушали его целыми днями, угадывая в шипении и акустических переборах те семена, которые потом расцветут безумно прекрасным садом.

Это прошло. Сейчас я могу слушать только «Треугольник», а за последними альбомами не следил. Недавно переслушал «День Серебра» и удивился – это же прошлый век.

Наш шифр пророс оттуда, из неведомой древности семидесятых годов. Он соединял идеи «Жёлтой подводной лодки» и «Графа Диффузора» и казался очень сильным оружием против Синих Жадин. Слова не имели определённого значения, а общий смысл угадывался намёками.

И вот прошло почти десять лет, «Жёлтую подводную лодку» увидели все, кому это было надо, и наш шифр по-прежнему жив. Ура?

Я так увлёкся воспоминаниями, что спохватился только в последний момент.. Я же самое главное спросить забыл.

Снова накрутил Москаля-Ямамото.

– Напомни, пожалуйста, номер корейца.

– Которого корейца?

– Ненастоящего, разумеется.

Он пошуршал бумажками и продиктовал. Цифры были мне совершенн незнакомы. Может, номер поменял. А может, я ему ни разу в жизни до этго не звонил.

Но, что удивительно, голос он узнал сразу.

– О, товарищ Шубин! Приветствую! Вы очень вовремя – у нас сегодня собрание! Будем обсуждать…

– Расскажешь, как приду. Вы всё там же?

– Да, разумеется. Но ячейка растёт…

Я повесил трубку и вернулся к столу. Они что-то обсуждали по-английски, но при моём появлении тут же умолкли.

– Так что там с Гришей,– спросила Арина.

– Умер он. Это я уже сказал,– я снял куртку с вешалки и подумал, что сейчас всё равно слишком жарко, чтобы её надевать.

– Он тоже на Башне работал?

– Я не знаю, где он работал. Знаю, что умер. И мне этого достаточно. Пойдёмте, господа.

– Куда?– осведомился Эшенди.

– Смотреть на гражданское общество.

– Нам надеть маски?

– Не нужно. За пять минут дойдём. Тут недалеко.

Мы пошли тёмными улицами. Нужный дом нашёлся удивительно быстро.

Дверь подъезда обзавелась кодовым звонком. Я набрал пятнадцатую квартиру и меня впустило без малейших вопросов.

Краем глаза заметил, как Эшенди что-то проверил в кармане. Это он правильно.

Наконец, вот знакомая дверь. Она совершенно не изменилась, только покрашена.

Я позвонил. Дверь распахнулась. На пороге стоял подсохший, но совсем не изменившийся Павлик – коротко стриженный, взбудораженный, в заново пошитом по росту френче как у Ким Ир Сена.

За его спиной, в четырёхкомнатной квартире – дым коромыслом. Какие-то тощие личности сидели на диванах над полной пепельницей и пустой коробкой из-под торта и спорили с обилием корейских терминов. Среди них было даже два местных японских студента.