Александр Накул - Как я стал предателем

– Товарищ Шубин!– крикнул Павлик.– Вы как раз вовремя! Заходите, заходите. Вы должны помочь нам в разгроме этой оппозиции. Смотрите сами, они ставят сонбун вперёд чучхе! Ну разве так можно, а? Товарищ Шубин, не прячьте глаза! Вы ведь один здесь меня понимаете и полностью со мной согласны!

К похвалам от людей вроде Павлика я отношусь с подозрением. Правильно, если они тебя ругают. Когда Павлик начинает хвалить, проверь – ты делаешь что-то не то…

– Простите, что это?– спросил Эшенди, оглядываясь вокруг,– Кто все эти люди.

– Ростки гражданского общества, которые вы ищите. Вот на этом диване – Общество Солидарности с Северной Кореей. А на соседнем – Чучхейское Общество Солидарности с Северной Кореей. У них полным ходом партийная дискуссия. Разоблачают ревизионизмы друг друга.

– А…– Эшенди обернулся ещё раз,– А где же корейцы?

– В Северной Корее, разумеется. Разве можно оставить страну процветующего чучхе ради холодного острова бывших оккупантов, где нет кимчхи и правит ревизионист? Ни один разумный кореец не пойдёт на такое. Одним словом, оставляю вас на активистов. У них, кстати, есть отличные фотографии из Пхеньяна.

И в тот же момент выскочил за дверь и скатился по лестнице. Во дворе бросился бегом в боковую арку, по маршруту, который Эшенди знать не мог. Сделал два поворота, заскочил в трамвай и внимательно присмотрелся.

Хвоста вроде не было.

Так я во второй раз стал предателем.

2 августа 1992 года

Японская Социалистическая Республика (Хоккайдо)

Центр острова, зона А возле Объекта 104

А каким было моё первое предательство?

О, сейчас расскажу.

Первое настоящее предательство – оно как первый экзамен, первый поцелуй, первый нетрудовой заработок.

Итак, когда завыла сирена, мы все трое были в лаборатории.

– Вернёмся?– спросил я.

– Можем попытаться,– отозвался Ямамото,– но скорее всего, это учебная.

– В случае учебной мы всё равно должны покинуть зону А.

– Я знаю,– произнёс он. И не тронулся с места.

Я подошёл к окну и попытался определить, что происходит на строительстве. Но сколько не вглядывался в солнечную даль, никаких перемен не заметил. За Снегозащитной рощей всё шло своим чередом и работало, как положено.

Но это ничего не значило. Я попытался припомнить. Как обычно и бывает, всё, чтотсказано на этот случай в инструкции, напрочь вылетело из головы. А ведь я инструкцию не только учил, но и сдавал.

– Слушая, ты не помнишь,– я обернулся к Антону,– в зоне Б положено прекращать, если учебная тревога?

– Даже если положено, они не прекратят,– как всегда невозмутимо отозвался Москаль-Ямамото,– Им начальство потом за простой всем конечности поотрываеь.

– Разве у них не одно начальство с теми, кто тревогу даёт?

– Ну ты тёмный! Строители – подрядчики Академии, заказчик – армия, а тревогу дают краболовы. Они даже не предупреждают, чтобы внезапней было.

– Глупость какая. Получается, если на Штыре и правда случится авария, на сирену все просто забьют.

– Если на Штыре и правда случится авария, но дадут Красную. Её ни с чем не перепутаешь. И знаешь, что?

Москаль-Ямамото посмотрел на Штырь, словно на Объекте 104 было что-то написано.

– Давай, говори.

– Если на Штыре и правда случится авария, то местным жителям уже никакая тревога не поможет. Вот так. Так что пусть гудят и жужжат, сколько влезет. Главное, чтобы Красную не включили.

И, надо сказать, Антон оказался прав. Когда пошла волна и Красную врубили по всему острову, толку от неё оказалось немного.

Но в тот день тревога была обычная.

Как нетрудно догадаться, так мы в тот день никуда и не эвакуировались. Сидели за лабораторным столом и болтали, как в кафешке.

…– Но у нас даже теперь много хороших физиков,– заметил Москаль,– до революции ничего подобного не было. А потом – как грибы после дождя. Капица, Ландау…

– Шубин,– добавил я. Этой весной у нас как раз прошла лекция Величковского.

– Да, Шубин. Но не этот. Двух Шубиных физика конденсированного состояния не выдержит. Качалов, Флигендберд. И, в перспективе, Ватанабэ.

– Наш Такэси?

– Думаю, да. Есть все шансы. Он не только ничего кроме физики не умеет – это у нас в лицее нормально, есть даже те, кто умеет на одну вещь меньше. Он ещё впридачу ничем другим не занимается. А вот последнее – редкость. Особенно среди советских учёных нашего времени. Кого не возьми – либо в дурке лежал, либо барыжит красной курильской икрой по кооперативной линии, либо раввин-активист. Что, в принципе, одно и то же.

– А ты реактивами не барыжишь?

– Ну я же не учёный. Я на него просто учусь.

– Я думаю, всё дело в сталинских временах.

Стукнула входная дверь. Похоже, датчики запомнили, что мы вошли и не вышли.

– Опять проклятый Сталин дотягивается?

– Мне профессор Флигенберд рассказывал. Что даже он, уже при Брежневе, пошёл в учёные потому, что там власть не трогала. Можно было изобретать, придумывать и решать задачки на партсобрании. Ни рабочему, ни крестьянину, ни комсомольцу это не светило. Он так и сказал – предприниматели шли в науку, потому что нигде больше нельзя было предпринимать

– Так предпринимательством можно и на рынке заниматься. Или в мастерской. Заведи артель и предпринимай, чего хочешь.

– Нет, это-то понятно. Торговать или артель завести ты мог и при Сталине. Но миллионером через это ты стать не мог.

– Но ведь и через науку тащемта миллионером не станешь. Только академиком. Хотя оклады у них, конечно, достаточные. Вполне на уровне миллионеров. Наших, разумеется. Не долларовых.

По лестнице поднимались.

– Тут другое. Кто такой богатый? Это тот, у кого достаточно денег, чтобы не беспокоиться о деньгах.

– В этом смысле Гриша у нас – миллиардер.

– Это не совсем так. Гриша не думает о деньгах, это верно. Но он постоянно о них беспокоится.

В лабораторию вошли трое. Мы усиленно делали вид, что не испуганы.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.