Виктория Чуйкова - Сундук Пандоры

– Ты не постой парень! – Влада сорвалась на крик. – Ты Тиштрай, сражающийся с Пари. Я видела тебя в последнем бою! Это от твоих стрел они пали звездами на землю, а Гаргулии, призванные на их стражу, окаменели!

– Влада! – Герман подошел к ней и обняв, насильно увел из кухни. Глаза ее блестели, словно в них собралось множество бенгальских огней, губы и щеки пылали как в горячке, а ее саму трясло. Его легкие прикосновения к ее голове, будто бы снимали жар, успокаивая и убаюкивая. – Милая моя Канарейка! Ты такая необычная, просто неземная! В какой же семье родили и воспитали такое чудо?

– В роду Гаев.

– Это многое объясняет. – усмехнулся он, хотя глаза были серьезны. Только Влада этого не видела. Она вообще ничего не замечала, полностью находясь во власти своего желания высказать Герману все и услышать ответы. Герман не пользовался ее состоянием, он, наоборот, в данный момент был как заботливый старший брат, старающийся оградить свою любимую сестренку от любых сложностей и бед, обнимал ее, закрывая своим мощным торсом от жестокого мира. – Канарейка! Скажи, как мне воспринимать твой СОН, как комплимент, или констатацию факта моего уродства?

– Ты прекрасен! Ты так красив был тогда, в том мире. И сегодня, ты не менее великолепен. Твой один взгляд испепелит любые нечисти!

– Может, ты заснешь? – он гладил ее по голове, шепча на ухо. – Тебе просто необходимо выспаться и забыться.

– Герман! Ты можешь даже потребовать этого, но ты не знаешь главного. Я никогда не забуду! Понимаешь, я не из тех девочек, что держат голову полупустой. Я не смогу забыть. Я – Гай!

– Да, да, ты Гай. И Мира, и мама с папой. Но у человека есть один недостаток. Хотя, возможно, это и особая привилегия, дарованная Иисусом – короткая память.

– Нет! – мотала она головой. – Это ты не понимаешь! – а он, словно ребенка, принялся укачивать ее, шепча:

– Тише! Тише, тише…

– Все, все. – отстранилась Влада. – Не надо со мной как с младенцем.

– Ты довольно взрослая девочка. Видно я простудил тебя, прогуливая зимними улицами. Пойду, сделаю горячего чаю.

Влада промолчала. Уселась с ногами на диван, закуталась в одеяло. Нечто незнакомое внедрялось в ее голову, но сила семьи не пускала ЭТО в нее. Она чувствовала родовую поддержку и уже начинала стыдиться того, что чуть не выдала тайну семьи, открываясь чужому человеку. В голове уже звучали слова родных о безопасности, о том, что надо скрывать ото всех кто они есть и прочее, прочее, прочее…

– Вот, выпей, нашел у вас в шкафчике травки, думаю, это что-то похожее на чай.

– Правильно думаешь. Это сбор трав из нашего края. Дэн, брат отца, сам собирал, для нас со Славкой.

– Дружная у вас семя. Крепкая. – он не спросил, утвердил.

– Именно так. – отозвалась Влада, снова грея ладони о чашку. Герман видел, она уже пришла в себя, а минутная слабость улетала. По ногам сквозило, даже не по ногам, а как-то странно, то сверху, то снизу дул ветер. Герман посмотрел на окно, оно было закрыто. Пожал плечами и присел напротив.

– Может, я пойду.

– Побудь еще немного. Не хочу оставаться одна.

– Побуду. Мне не трудно. А если честно, мне хорошо с тобой.

– Мне тоже. Как с другом. Кажется – мы были знакомы всю жизнь.

– Да. Как с другом… – он замолчал, любовался ею, очаровывался тем, как она пьет чай. Он знал все, что она хотела ему сказать всего пару минут назад. Он не смог бы отшутиться, опротестовывая истину. Как не смог бы скрыть от нее свою тайну. И теперь радовался, что она так быстро забылась и пришла в себя. Сейчас он желал одного, во что бы то ни стало, отвести разговор в другую сторону.

– Знаешь, а я восхищен твоими родителями. Они дали тебе такое сильное имя.

– На что ты намекаешь?

– Что ты можешь владеть этим миром, крутить его вокруг себя, как только захочешь.

– Не хочу я владеть миром! Хочу простую, спокойную жизнь с родными, близкими мне людьми, огромную семью, которая будет собираться вечерами за круглым столом. Хочу смеяться, по пустякам.

– Замечательное желание! За это и выпьем! – он протянул к ней руку с чашкой, Владка усмехнулась, но чокнулась. – Улыбаешься – уже хорошо.

– Да… – протяжно произнесла она и склонила голову набок. – Оказывается, я еще не в совершенстве разбираюсь в людях.

– Ты это к чему?

– К тому, что считала тебя высокомерным зазнайкой. – Гера шутя нахмурился. – Правда, правда! Ты же все норовил мне проповеди читать!

– Ой, скажешь тоже! Хотя. Иногда и тебе полезно поучения послушать.

– Опять начинаешь?

– Продолжаю!

Они, оба, уже безудержно хохотали, хватаясь за животы, и не могли остановиться. Так прошло пять минут. И когда парень поднялся и взял свою куртку, Влада испугалась.

– Не уходи!

– Надо! Приду к десяти. Знаю, чем тебе занять в последний день отсутствия сестры.

Герман был потомком самого Тиштриа, прославившегося в сражениях с Пари, демонами засухи. И если предок его был непревзойденный стрелок, то Герман обладал мастерством колдуна-заговорщика. Приехав в колледж, он долго не мог понять, зачем или за что его сюда сослали, старшины семьи. Долго присматривался, прислушивался к окружению, понемногу исправлял ошибки молодежи и гасил в их умах зависть, пробуждающую засуху души. Привык к местности, втянулся и даже почувствовал вкус своей популярности. А он был красивым юношей, к нему тянулись девушки, мечтали о нем, хотя он и не сеял упований, не давал повода ни одной из них, во всей округе, надеяться на большее, чем просто дружба. Ровно до тех пор, пока в колледже не появились сестры Гаи, рыжие гурии. Они были чем-то схожи с ним – дружили со всеми, но ни одного не подпускали к себе ближе вытянутой руки. То есть – так же как и он, сразу педалировали на невозможность краткосрочных амуров. Первой из сестер его внимание привлекла Мирослава, несмотря на достаточно сильное сходство, именно она была нежнее и доверчивее. Однако проходили дни, а ее хрупкость становилось невидимой преградой закаленного стекла, практически бронированного. И Герман успокоился. Даже допускал те импульсы ревности, что исходили от женской половины, когда их бой-френды любовались Славками. Немного корректировал, кое-где подчищал память ревнивец, снижал ненависть. Вскоре решил покинуть эти места и отправиться домой, уточнить цель его пребывания в Оксфорде, как случилось нечто необыкновенное – он столкнулся с Владиславой. Ночью, на пустынной улице. И почувствовал важность своей миссии. К ней, независимой, сильной и целеустремленной, стремилась разнообразная сущность человеческих пороков. Он заметил, как ее нравственность, привитая родителями словно броня, день изо дня дает брешь, открывая сердце, оголяя душу. Капля за каплей высокопробного яда, просачивалась вглубь ее разума, доводя девушку до истерии. Да, она держалась при людских взглядах, не жаловалась семье и даже берегла сестру от непонятных атак на ее психику. Но ночами, ночами Влада находилась на грани беды, оставаясь со своими кошмарами наедине. Герман не смог остаться в стороне и посчитал своим долгом помочь ей. Помочь. Сам не заметил, как неистово влюбился в нее, теряя самоконтроль, доходя до бесконтрольности, в желании быть с ней. Быть рядом – это меньше малого, чего он хотел по отношению к Владиславе. Он, потомок самого Тиштриата, колдун-парибанд, заболел любовью. А она, Владислава, ответила ему. Он видел, с каким вожделением девушка смотрит на него, чувствовал, как трепещет от его прикосновений. С каждым днем, Герман, сильней погружался в свою любовь. С каждой минутой проведенной рядом с ней, забывая обо всех и всем, привязывался к Владиславе. Поглощался ею, упуская соседство Мары, так стремившейся овладеть девушкой, получить еще одну невинную душу себе в услужение. Да, Герман по-настоящему полюбил. Все шло к тому, что он собирался признаться ей в любви, познакомиться ближе с сестрой, а затем и с их родными. Мечтал представить ее своим. Как вдруг он получил послание из дома, с напоминанием о неотложных делах, с коими его сюда направили. Миссия – миссией, а любовь никто отменить не может.