Василина Веденская - Воск

Пока она добиралась до студии, погода сильно переменилась. Порывы ледяного ветра нагнали серо-черные тучи, с которых вот-вот грозился сорваться мокрый снег. Кутаясь в вязаный шарф, когда-то подаренный Марком на День всех влюбленных, девушка вошла в холл танцевальной школы. Она стояла в длинном коридоре, предвкушая встречу со старыми знакомыми, которые непременно поделятся с ней последними новостями. Но в полдень все репетировали по аудиториям, поэтому Лиза прошлась по всей студии, так никого и не встретив. Этот факт ее не очень расстроил: она уже успела потерять уверенность в том, что ей следовало приходить сюда, полностью не оправившись от болезни. И эта бледность на щеках, и руки, которые то и дело дрожали, – все в ней выдавало физическую слабость. С другой стороны, не зря же она сюда приехала! Что плохого в том, если она немного развеется среди знакомых лиц?

Из аудитории, где репетировал Марк, доносилась ритмичная музыка. Ожидая увидеть энергичную разминку, Лиза распахнула двери. Отполированный танцпол пустовал.

Внутри зала находилось небольшое помещение для отдыха с узкими деревянными скамейками и креслом для тренера. Этот уголок обычно называли подсобкой. Во время групповых тренировок подсобку забивали рюкзаками, обувью и пустыми бутылками из-под минеральной воды. Скрыть ее от посторонних глаз мешали огромные зеркала на противоположной стене. Зеркала были необходимы для того, чтобы тренер мог контролировать учеников в любой части аудитории. Вот и сейчас Лиза увидела в зеркалах два неясных силуэта. Подобно вьющимся растениям они сплелись в одно целое. Приглушенный свет и непрерывная игра теней мешали рассмотреть их получше. Лиза подошла чуть ближе.

Они были слишком заняты, чтобы сразу заметить ее присутствие. Белесая голова Марка скользила по извивающемуся телу незнакомой шатенки, не встречая никаких препятствий на пути. С закатившимися от экстаза глазами, девушка нашептывала неразборчивые фразы. Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другую запустила под его мокрую от пота майку.

Не желая выдать себя, Лиза медленно попятилась назад. «Это та самая Даша – подумалось ей, – ученица, про которую он так много рассказывал». Лиза усмехнулась. Выходит, что предчувствия ее не обманывали. Марк относился к ней как к несчастному инвалиду, параллельно встречаясь на стороне с вполне себе здоровой пассией. И как только у людей хватает совести на такое лицемерие? Внезапно за ее спиной ударилась о стену распахнувшаяся дверь. Услышав шум, любовники подняли головы. По злой иронии их отражение в зеркалах слилось с растерянным отражением Лизы. В этот момент она чувствовала себя так, словно ее саму застукали за скверным делом.

Похожий на Ихтиандра, Марк жадно глотал воздух. Он потерял дар речи. Но девушка рядом с ним выглядела менее ошеломленной. Можно было поспорить, что на ее лице играла едва заметная улыбка. Оправившись от оцепенения, Лиза побежала по длинному коридору. Горечь в душе сработала как анестезия, приглушающая боль в едва сросшихся переломах. Вот и погостила в любимой студии!

Теперь он стоял возле ее дома, такой жалкий и понурый, словно час назад его пытками загнали в ту аудиторию и насильно пригвоздили к смазливой ученице.

«Чудовище», – подумала Лиза, желая поскорее скрыться в подъезде. Марк попытался ее догнать. Каблуки его ботинок громко стучали по асфальту и каким-то зловещим гулом отдавались в ее голове.

– Хватит! – крикнула Лиза, не в силах больше слушать этот стук.

Марк остановился, молча наблюдая за тем, как она набирает код. Затем она скрылась, а он так и не успел сказать ничего в свое оправдание.

Прошло несколько безликих недель. Все это время у нее отлично получалось абстрагироваться ото всего вокруг: телефонных звонков неугомонного Марка, смены дня и ночи и даже от голода, который она забивала литрами кофе.

Не дозвонившись по телефону, Марк приходил и часами звонил в дверь. Она ни разу не открыла. Ей приходилось слушать пресловутое фью-фью, разносившееся по всей квартире каждый день. Когда ей это надоело, она перерезала провод звонка. Смекнув, что звонить бесполезно, Марк начал стучать. Но долго тарабанить в дверь он не мог: выходили ругаться соседи.

За недели добровольного одиночества Лиза поняла еще одну штуку: жить дальше не было смысла. Снова и снова она перечисляла причины такого решения, но ни разу в нем не переубеждалась. К тому же уединение окончательно ее добило. Кроме предателя Марка, никто о ней не вспоминал. Даже друзья из «Нирваны» и студии танцев больше не интересовались ее здоровьем. Слишком долго она с ними не виделась. Люди о ней забыли. Зато хозяйка квартиры регулярно напоминала про счета за свет, воду и прочие «радости».

Да, возможно, все еще можно было наладить: вылезти из кожи вон, потратить последние сбережения на лечение, восстановиться и начать новую жизнь в совершенном одиночестве. И если найти нового мужчину не составляло особого труда, то смерть подруги и отсутствие родных, которых, очевидно, мало волновало, как их дочь жила последние несколько лет, приводило ее в отчаяние. Получалось как в том анекдоте:

– Доктор, я буду жить?

– А смысл?

Вот и она не знала, есть ли смысл тянуться к жизни, когда для этого нет ни желания, ни средств, ни поддержки со стороны.

Лиза любила свою однокомнатную квартирку. Она была для нее настоящей крепостью и отдушиной на случай приступа мизантропии. Здесь все предметы, пропитанные частичкой ее души, были для нее живыми: и этот нежно кремовый диван у окна, и милый журнальный столик из матового стекла рядом. Даже синяя кофейная кружка с надколотой ручкой и надписью «Кофе» хранила понятное лишь ей тепло. Эта надпись казалась совершенно нелепой. Будто не будь ее, кто-то бы подумал, что в сосуд нужно наливать исключительно ртуть. И, конечно же, эта фотография в потрепанной деревянной рамке, сделанная в день рождения Вики. На ней Лиза и Марк крепко сжали в объятиях счастливую именинницу, чья улыбка получилась просто потрясающе! Лиза еще раз оглядела комнату и мысленно со всем попрощалась.

Тонкий, остро наточенный нож-перо скользнул по всем правилам: сверху вниз. Этот нож подарила ей Вика, знавшая ее пристрастие к изящным вещицам. Первым ощущением от пореза оказалась не боль. Она почувствовала гадливое щекотание. Холод от лезвия разлился ознобом по всему телу, наполняя ее мысли приторным ужасом. Наверное, это и была боль, имеющая так много лиц! Вновь и вновь, скользя острием по венам, девушка гнала прочь мысль о том, что все еще можно остановиться.

В одно мгновение сознание затуманилось. Она выпустила нож из рук и полностью отдалась во власть головокружения, вертевшего вокруг нее комнату.