Ольга Дашкова - Рецидив

Опускаю руку в карман, трогаю пальцами тонкий пластик. Сегодня буду настоящим извращенцем– смотреть, как девчонка кончает, а потом посылает меня. Член в штанах снова напрягся,я сделал большой глоток, хотелось расслабиться, но мысли не давали.

Глава 9 Агата

Агата

У вас бывает такое, что вы видите сны о вашей жизни? Не сон о будущем, а именно прошлое, которое, словно заезженная пластинка, зациклилось на одном месте и повторяется, повторяется.

Его картинки царапают острым стеклом по венам, пуская горячую кровь. Она обжигает, как слезы на щеках, и выворачивает наизнанку от боли и непонимания.

– Прости, прости меня, моя девочка, прости.

Мужчина стоит на коленях, цепляясь за мои ноги, а я словно в ступоре, не могу его оттолкнуть, убежать. По щекам текут как раз те горячие, обжигающие слезы, прожигая меня до самого мяса, словно сдирая кожу.

Тело трясет от холода, на бедрах кровь, на животе его сперма. Я растоптана, раздавлена, на меня внезапно обрушилось понимание, что так, как раньше, больше не будет, даже так плохо, как было, уже не будет. Никогда.

– Пожалуйста, прости меня. Бес попутал, милая, родная, прости, пожалуйста. Господи, да как же так, девочка моя, прости.

Он обнимает мои ноги, целует колени, а мне мерзко так, что хочется содрать с себя кожу живьем, а во мне большая черная дыра, воронка, она закручивает, затягивает, лишая всех чувств. Я все еще терплю его руки на моем теле, как что-то мерзкое, хочется убрать их, но стою, словно парализованная.

На мужчину жалко смотреть: взлохмаченные волосы, осунувшееся, спитое после недельной пьянки лицо. Я даже во сне чувствовала тот запах, что исходил от него– запах дешевого алкоголя и забитой под завязку окурками пепельницы. Он, кажется, впитался в меня, проник так глубоко, что ничем не вытравить и не отмыться. Именно с тех пор не выношу запах алкоголя.

Тот человек был моим отчимом, воспитывающим меня с пяти лет, почти отцом. Я уважала его, любила: сильный, уверенный, богатый, мне казалось, он может достать все что угодно, любой каприз матери, любая ее прихоть выполнялась моментально.

Этакий Дед Мороз круглый год, волшебник. Я не задумывалась о том, чем он занимался и откуда деньги на всю ту роскошь, что окружала нас. Большая квартира, лучшая частная школа, шикарная дача, три раза в год поездки за границу. Золотая девочка в золотой клетке, вот кто я была.

– Прости, прости меня.

Мужчина рыдает, меня колотит. Я со рвением маньяка пыталась забыть все, что случилось, но память иногда выкидывала свои фокусы, сознание накрывало, желудок выворачивало наружу.

Меня редко мучают кошмары, мне вообще не снятся никакие сны. Это хорошо. Но чтоб вот так как сегодня ночью, это что-то новое. Я провалилась в него, как только упала на старый расшатанный диван.

Звучала музыка из привата, она обволакивала, она погружала еще глубже, она заглушала сознание. Руки скользят по моей мокрой коже, его губы, ласки, толчки, а затем уже чужие руки, и такое, сука, мерзкое, сводящее с ума ощущение неправильности. Я, словно облитая грязью, барахтаюсь, пытаюсь выбраться из нее, но меня тянет на самое дно.

Просыпаюсь резко, словно выныриваю их ледяной мутной воды, глотаю ртом воздух. Тусклый свет из окна падает на пол, уже утро. Я так и заснула одетая, сил хватило только скинуть кожанку и кроссовки. Тру лицо руками, так и не смыла ночью косметику. Кто увидит, решит, алкашка какая-то. Но в том и суть, что меня никто не видит.

Не выношу спать с кем-то, только одна, всегда одна. И с Шакалом не могла, он словно тронулся, последнее время повадился тащить меня к себе в кровать не только покувыркаться, а еще и спать, в прямом смысле этого слова. Не могла. Так и сидела всю ночь, пялясь в темноту. Боялась, что проснется и снова захочет близости. Но Шакал спал как убитый, даже завидно было.

Иду по скрипучему полу, в ванной скидываю всю остальную одежду, смотрю на себя в стертое от старости зеркало. Печальное зрелище, хотя вот вообще побарабану. Стоя под горячими струями душа, смываю косметику, провожу руками по телу, останавливаюсь на груди, сжимаю ее, как сжимал он, прикрываю глаза. В сознании мелькают именно те картинки. Становится жарко– не от воды, от воспоминаний.

Но резко прекращаю это занятие, кутаюсь в большой мужской халат, кое-как вытираю волосы. На кухне включаю плиту, ставлю чайник. Кто бы мог подумать, у меня нет электрического чайника, даже нет микроволновки, мне не надо все это.

Убогая мебель сорокалетней давности, а вот хороший кофе и турка у меня есть. Варю кофе, смотрю в окно, кусая губы. Глеб Морозов, тот лощеный красавчик с трассы, черный «Ягуар», в его багажнике было удобнее, чем в багажнике “Приоры”.

Шиловы тоже молодцы, нашли какую тачку отжать, наверняка этот Морозов не простой парень. На «Ягуарах» простые не катаются. И он узнал меня, но как? Хотя с его взглядом, пронизывающим насквозь, и точно отличной памятью было бы удивительно, если бы не узнал. Все равно надо отпираться до последнего, ничего не видела, не слышала, не знаю, пусть идет лесом, нет, полем, тем самым, что у той трассы.

– Дьявол.

Кофе чуть не убежал, сажусь на подоконник, на часах шесть утра, тянусь за пачкой сигарет, беру, но только держу в руках. За окном осень сыро, дождливо, как же я ненавижу такую погоду, хочется удавиться.

Но это надо было делать раньше. Окна выходят на проспект, крепкий кофе обжигает горло, в голове словно вата, как у плюшевой игрушки, ни одной здравой мысли.

Посмотрела на портмоне, что лежало нетронутым на столе. Зря все-таки я его взяла. Все-таки закурила, приоткрыла форточку, отпила кофе. Накрапывал противный дождь, потерла виски. Соседи Шиловы втянули меня в сомнительную историю, два брата-акробата, они реально мне как родные братья.

Именно они стали тогда ближе всех, именно на груди Свята я рыдала и кусала губы в кровь, толком не могла ничего сказать после отпустившего ступора и шока.

Свят все понял без слов.

– Хочешь, я убью его? Похороним на окраине самого заброшенного кладбища, под забором.

Я тогда отчетливо расслышала эти слова сквозь пелену белого шума, что стоял в ушах. Но промолчала. А потом он, взрослый парень, повел меня к гинекологу, четырнадцатилетнюю девчонку.

Я жила тогда две недели у них, боялась выходить, смотреть на дверь квартиры, которая стала для меня с отчимом новым домом после роскошной квартиры и неудачного побега от людей, что преследовали его.

Мама ушла еще раньше, я даже завидовала ей, что она не видела всего того, что произошло и происходило потом.

Достала телефон, восемь пропущенных от Жоры и три от подруги, несколько сообщений от него же и Стаськи. Жора, толстый боров, наверняка был в гневе, что я не доработала смену и свалила, ну уж извини, так получилось.