Кейси Доуз - Новый Мир: Поколение Z

Но в городах есть минус.

Это и есть одна из причин (не считая главной), почему мы вечно в движении, а не осядем в городе.

В городе нет еды.

И ловить ее в городе негде.

А в лесу везет намного чаще.

Только вот нам не везет.

Вчера отец заколол одного кролика, но это единственная еда, которая была за вчера.

И за сегодня.

Дичь в округе либо распугана, либо убита.

Если второй вариант – значит близко люди.

Имитационные животных не убивают. Я не знаю почему, но эту закономерность заметили не только мы, но и путники, с которыми мы болтали.

Они давно завладели складами, и даже если запасы там давно иссякли – Им получить еду гораздо проще. Все людские прорывы старого мира теперь в их руках. Пожелают – смогут даже вновь запустить фабрики.

Им незачем охотиться на дичь, выглядывая ее сутками.

Только если эта дичь не бегает на двух ногах.

Я переступаю через очередную корягу и оглядываюсь на отца. Он идет медленнее меня.

Постоянно оглядывается и прислушивается.

– Пап – одергиваю – мы так и к вечеру воды не найдем.

– Река должна быть близко – заявляет он – был же вчера тот кролик. Должен же он что-то пить.

Закатываю глаза:

– Он был вчера. Знаешь, сколько мы уже прошли?

– Желаешь вернуться?

Замолкаю.

Отец несколько выше меня. Все такой же худой, как на том снимке 19-летней давности. Только появились морщины у рта и глаз, а волосы почему-то начали слишком рано отдавать серебром.

Не все, пока только виски. Такое чувство, будто они переливаются на солнце.

– Вот и всё тогда – подводит черту.

Фыркаю:

– Я лишь хочу сказать, было бы неплохо, если бы ты пошевелился.

– Тише едешь..

– Не доедешь – заканчиваю я – пап, их здесь нет. Поблизости никого нет. Я бы услышал. Пошли уже живей.

И только вновь обернувшись спиной, добавляю мрачно:

– Потому что и воды здесь тоже нет.

К вечеру начинает идти медленнее, потому что устали. Потому что хотим пить.

Но в панику впадать еще очень и очень рано.

Мы ни раз и ни два оказывались в таких ситуациях. А потом находили воды. Или дичь сама выбегала к нам. Или натыкались на людей.

Так или иначе выбирались.

Когда идешь – до чего-нибудь, но обязательно в итоге дойдешь.

Возможно, и до Них.

Тоже не страшно. Главное увидеть раньше, чем увидят тебя. И тихо обойти, чтобы не услышали.

Делов-то.

– Слышишь? – наконец, когда самые яркие закатные лучи уже начинают затухать, обращаюсь к отцу.

Мгновение он молчит, так же замерев и прислушиваясь, после чего улыбается:

– Да. Слышу.

– Вода – усмехаюсь – да, черт возьми, вода!

– Река – поправляет он – озеро не издавало бы столько шума.

– Еще лучше.

Тут же ускоряюсь, но он одергивает:

– Не спеши. Когда на пути так мало воды, то возле единственной речки может кто-нибудь и оказаться.

– Твоя бдительность, например – киваю.

Отец дурачливо толкает меня в спину:

– Ну ты и язва, Стенли.

Хохочу, но тут же получаю второй толчок – уже более увесистый:

– А ну тихо. Я серьезно – возле реки может кто-нибудь быть. Давай посмотрим, а потом уже все остальное.

Я перебираюсь, как всегда шагая впереди. Не потому что «меня не жалко», а потому что у меня органы чувств более развиты, чем у папы.

Ему не приходилось с детства уметь различать шаги людей, животных, а так же звуки, которые может создать природа, а которые не смогут появиться без вмешательства человека.

Я все научился делать само собой.

Для безопасности.

Потому если что-то и будет – услышу первым.

Слышу и теперь.

Несмотря на рев реки, я слышу, когда мы еще даже не подходим к краю рощи.

Плеск воды.

Есть плеск воды, вызываемый природой – ветер, течение, или даже что-то упало туда.

А есть плеск воды, создаваемый исключительно человеком. Его движениями там.

И это определенно он.

Не охота признавать, что папа был прав. Каждый такой случай лишь укрепляет его бдительность, а ее уже и так через край.

Однако, мне приходится обернуться и едва заметно кивнуть в ту сторону:

– Кто-то есть.

Отец тут же равняется со мной, прислушивается.

По лицу вижу, что кроме шума течения ничего не слышит. Река все перекрывает.

Для него.

– Точно есть – повторяю.

– Знаю.

Конечно. Я никогда не ошибаюсь и отец верит каждому моему заявлению. Просто всякий раз пытается и сам услышать то, что слышу я.

Кажется, будто он считает, что его слух обусловлен старостью и принимает это на личный счет, пыжась всячески ее обратить.

Дело не в старости (точно не в 36 лет).

А в различности условий, при которых мы росли.

Будь у меня телевизор, куча еды и тачка, отвозящая куда угодно – я бы тоже не нуждался в обостренности всех органов чувств, каких только можно.

В этом не было бы необходимости.

Когда отличное зрение – незачем таскать очки на носу.

– Ладно – кивает в итоге – идем, но тихо.

Вновь выхожу вперед.

Плеск увеличивается, словно кто-то задумал купаться в речке. Возможно, так оно и есть.

Наконец, деревья начинают понемногу рядеть, и с определенного ракурса мне открывается вид на речку.

А так же на тех, кто там умостился.

Я слышал лишь одного. Как выяснилось – одну. Девушка, барахтающаяся в реке. То ли купается, то ли моется. Не понять – но волосы мокрые.

Есть и второй.

Он сидит, почти не двигаясь.

И лишь с определенной периодичностью вытаскивает рыболовную сеть из реки.

Судя по тому, что рыба там попадается из 5 раз максимум 1 – рыболов из него такой себе.

Еще бы.

Совсем мальчишка.

Папа умащивается рядом, выглядывая из-за другого дерева.

Оба мы думаем сейчас об одном.

Люди это или Они?

То, что он ловит рыбу, а она мирно купается – совсем не говорит об их человеческом начале. Возможно, они услышали нас так же, как и мы их – и занялись тем единственным, что у них отменно получается.

Имитацией.

Но мы не можем уйти от реки. Эта первая вода за двое суток. Терять ее бессмысленно.

К тому же, если это люди – было бы неплохо разжиться у них рыбой (может, выменять на один из папиных ножей). Есть мы тоже со вчера не ели. И было не особо питательно.

Понимаю, что надо опять понять, кто они такие.

Эта ноша всегда ложится на меня.

Папа частенько ошибается на первом этапе.

Только я «стреляю» без промахов.

Мы затихаем и я сосредотачиваюсь, внимательно наблюдая за этими двумя.

Через какое-то время девушка выбирается из реки. Надевает обратно одежду и обувь.

Ясно, если это люди, то они из «безопасников».

Сидят на насиженном месте, пока Они в дверь не постучаться.

Это понятно по той самой обуви.

Плетенные ни то тапки, ни то башмаки. Таких в магазинов нет. Явно ручное «творение». Значит, в город не выходят. От слова совсем.