Мэри Кубика - Другая миссис

Проезжая мимо, вижу, что в доме темно. Как и всегда до наступления семи часов – тогда таймер включает в окнах свет, чтобы выключить около полуночи. Таймер призван отпугивать воров, хотя вряд ли от него есть хоть какой-то толк. Слишком предсказуемо.

Еду дальше. Миную свой дом и направляюсь в гору. Проезжаю мимо дома Бейнсов – там темно. На другой стороне улицы, у Нильссонов, горит свет – мягкий, едва пробивающийся сквозь плотные шторы. Я останавливаюсь перед их домом. Двигатель работает вхолостую. Смотрю на панорамное окно на фасаде. На подъездной дорожке стоит машина – ржавый седан мистера Нильссона. Из выхлопной трубы вырываются клубы дыма.

Я уже подумываю свернуть на подъездную дорожку, припарковать машину, постучать во входную дверь и уточнить у старичков показания, о которых поведал мне офицер Берг. Что, по словам мистера Нильссона, он якобы видел мою ссору с Морган за несколько дней до ее смерти.

Но я понимаю, что это будет выглядеть дерзко, даже угрожающе. Не хочется, чтобы у Нильссонов сложилось такое впечатление.

Объезжаю квартал и возвращаюсь домой.

Через несколько секунд я уже стою в одиночестве на кухне и заглядываю под крышку сковороды – посмотреть, что Уилл готовит сегодня на вечер. Свиные отбивные. Запах божественный.

Я даже не разулась. На плече – тяжелая сумка. Ее ремень глубоко впивается в кожу, но я почти не чувствую ноши из-за куда более сильной боли в животе. Я ужасно проголодалась: день выдался такой, что не хватило времени на обед.

Уилл бесшумно проскальзывает на кухню и молча встает за моей спиной. Кладет подбородок мне на плечо, проводит теплыми руками по рубашке и обхватывает за талию. Его большой палец скользит вверх-вниз по моему пупку, словно играя на гитарной струне. Я напрягаюсь.

– Как прошел день?

Вспоминаю времена, когда в объятиях Уилла я чувствовала себя в безопасности – неуязвимой и любимой. На секунду меня охватывает желание повернуться к мужу лицом и рассказать и о паршивом рабочем дне, и о встрече с офицером Бергом. Я точно знаю, что произойдет в таком случае: Уилл погладит меня по волосам, снимет тяжелую сумку с моего плеча, поставит на пол и скажет что-нибудь сочувственное вроде «да, скверный денек». В отличие от других мужчин, он не станет пытаться решить мои проблемы. Вместо этого подведет к единственному стулу с высокой спинкой, придвинутому к стене кухни, и нальет вина. Нагнется, разует и сделает массаж ног. И внимательно выслушает.

Но я ничего не рассказываю. Просто не могу. Потому что рядом, на столе, лежит его криминальный роман, и я мгновенно вспоминаю о сделанном прошлой ночью открытии. Из страниц торчит – всего на пару миллиметров – фотография Эрин. Хоть ее сейчас и не видно, я живо представляю голубые глаза, светлые волосы, покатые плечи. Стройная девушка стоит, подбоченившись и надувшись в камеру. Дразня смотрящего.

– Что-то случилось? – спрашивает Уилл.

Несмотря на сомнения – мне кажется, что лучше ничего не говорить и просто выйти, потому что сейчас я слишком измотана для такого разговора, – я отвечаю:

– Прошлой ночью я начала читать твою книгу. Не могла уснуть, – и указываю на стол.

Уилл не улавливает намек. Отстраняется и начинает возиться с ужином, повернувшись ко мне боком.

– Да? И как тебе?

– Ну… – Я колеблюсь. – Вообще-то я так и не начала читать. Открыла книгу, и оттуда выпала фотография Эрин.

Мне стыдно признаваться в этом, будто я совершила что-то дурное. Лишь тогда Уилл откладывает кухонные щипцы и поворачивается.

– Сэйди…

– Ничего страшного, всё в порядке.

Я изо всех сил стараюсь быть тактичной. Ведь Эрин мертва . Я не имею права злиться или ревновать из-за того, что Уилл все это время хранил ее фотографию. Это неправильно. К тому же мне не о чем волноваться. У меня был бойфренд в старшей школе. Мы расстались, когда он поступил в колледж. Он не погиб, но все равно связь между нами оборвалась. Я о нем вообще не вспоминаю – даже не узна́ю, если встречу на улице.

Напоминаю себе, что Уилл женился на мне . Что у него дети от меня . Опускаю взгляд на свою руку. Неважно, что это обручальное кольцо когда-то принадлежало ей . Мать Уилла отказалась хоронить фамильную ценность вместе с Эрин. Уилл честно рассказал мне, что это за кольцо, когда преподнес его. Я пообещала носить его – и в честь его бабушки, и в честь Эрин.

– Всё в порядке, – я уставилась на книгу, словно пытаясь просверлить обложку взглядом и увидеть то, что внутри. – Просто я не знала, что ты хранишь ее фото. Что по-прежнему думаешь о ней.

– Я о ней не думаю и не думал. Послушай… – Уилл пытается взять меня за руки. Не отстраняюсь, хотя и хочется. Хочется, чтобы стало больно. Да мне уже больно. Но я стараюсь прислушаться к его словам. – Да, я по-прежнему храню ее фотографию. Наткнулся на нее, когда разбирал вещи. Не знал, что с ней делать, и в конце концов спрятал в книге. Но дело не в том, о чем ты подумала. Просто… недавно я вспомнил, что в следующем месяце двадцатая годовщина. Двадцать лет со дня смерти Эрин. Вот и всё, без всяких задних мыслей. Сэйди, я вообще о ней редко вспоминаю. Но скоро годовщина… Это не скорбь – скорее: «Господи, уже двадцать лет прошло».

Уилл делает паузу, ерошит волосы, обдумывает, что сказать дальше, и продолжает:

– Двадцать лет назад я был другим мужчиной. Даже не мужчиной – мальчишкой. Вряд ли мы с Эрин действительно обвенчались бы и создали семью. Рано или поздно мы поняли бы, что совершили глупость. Что были наивны. Наши с ней отношения – просто отношения двух глупых детей. А отношения с тобой…

Уилл касается моей груди, потом своей. Я невольно отвожу взгляд: он смотрит на меня слишком проникновенно.

– …сама видишь, какие, Сэйди. Мы в браке.

Притягивает меня к себе и обнимает. В этот раз – только в этот – я не сопротивляюсь.

Он прижимается губами к моему уху и шепчет:

– Веришь или нет, но иногда я благодарю Бога за то, что все обернулось именно так. Потому что иначе мы, возможно, никогда не встретились бы.

Мне нечего ответить. Не могу же я сказать, что тоже рада, что Эрин мертва. Как бы я тогда выглядела?

Через минуту я отстраняюсь. Уилл возвращается к плите, тянется за кухонными щипцами и переворачивает на сковороде свиные отбивные. Я говорю, что сбегаю наверх переодеться.

Тейт сидит в гостиной и играет в лего на поцарапанном кофейном столике. Я здороваюсь. Он вскакивает с пола, крепко обнимает меня с криком: «Мама дома!» и просит поиграть с ним.

– После ужина, – обещаю я. – Сейчас мама сходит переодеться.

Но не успеваю уйти, как он хватает и тянет меня за руку, требуя:

– Поиграем в статую, поиграем в статую!

Не знаю, что он имеет в виду, но я слишком устала, чтобы это вытерпеть. Тейт дергает слишком грубо – нечаянно, конечно. Руке больно.