Мэри Кубика - Другая миссис

– Обещаешь?

Жаль, он не может сделать желаемое действительным простым щелчком пальцев.

– Обещаю.

Я смотрю, как муж поднимается на крыльцо, заходит в дом и исчезает за дверью. Затем провожу ладонью по надписи и вытираю руки о штаны, прежде чем сесть в машину. Включаю зажигание и наблюдаю, как слово окончательно тает. Вот только оно уже накрепко впечаталось в мою память.

Если верить часам на приборной панели, проходит минута. Потом две. Три. Я смотрю на дом в ожидании, что входная дверь откроется и появится Отто. Он всегда плетется к машине с непроницаемым выражением лица – совершенно непонятно, что у него в голове. В последнее время он всегда такой. Считается, что родители обязаны знать, о чем думают их дети, но мы не знаем. Точнее, не всегда. Нельзя знать наверняка, о чем думает другой человек.

И все же, когда дети совершают какой-нибудь проступок, винят в первую очередь родителей. «Как они могли не знать? – часто вопрошают критики. – Как они могли не заметить предупреждающие знаки? Почему они не обращали внимания на то, что делали их дети?..»

Последняя фраза мне особенно «нравится». Она подразумевает, что мы не обращаем на детей внимания.

Вот только я обращала.

Раньше Отто был тихим и замкнутым. Он любил рисовать, в основном мультяшек. Особенно любил аниме-персонажей – с их растрепанными волосами и странно-большими глазами. В своем альбоме он давал им имена и мечтал когда-нибудь создать собственный комикс о приключениях Асы и Кена.

Раньше у Отто была всего пара друзей – да, только двое. Правда, они неизменно называли меня мэм , сами относили тарелки на кухню, когда приходили на ужин, и оставляли обувь у порога. Они были добрыми и вежливыми.

Отто хорошо учился. Не на одни А [5] В США оценки обозначаются буквами. А соответствует нашей «5», B – «4», С и D – это «3». , но в среднем его оценки радовали. В основном он получал B и C. Вовремя делал и сдавал домашние задания. Никогда не спал на уроках. Учителя хорошо к нему относились, сетуя только на то, что он не проявляет особой активности.

Я не «упустила из виду предупреждающие знаки». Их просто не было.

Сейчас я смотрю на дверь в ожидании сына. Через четыре минуты сдаюсь и отвожу взгляд. Как раз в этот момент мое внимание привлекает что-то за окном машины: мистер Нильссон везет по улице миссис Нильссон. Спуск довольно крутой, удерживать резиновые ручки инвалидной коляски нелегко. Он шагает медленно, надавливая всем весом на пятки, как будто они – тормоза, а он едет в автомобиле.

Еще и семи двадцати утра нет, а они уже гуляют. Он – в саржевых брюках и свитере, она – в вязаном комплекте светло-розового цвета. Волосы старушки завиты и уложены с помощью лака. Представляю, как старичок скрупулезно завивает каждую прядь и закрепляет шпильками. Кажется, ее зовут Поппи, а его – Чарльз. Или Джордж.

Прямо перед нашим домом мистер Нильссон пересекает улицу наискосок, переходя на противоположную сторону. При этом он не сводит глаз с глушителя моей машины, откуда выходят клубы выхлопных газов.

Вспоминаю вой сирены прошлой ночью, затихший где-то на нашей улице.

Живот отзывается тупой болью. Не знаю почему.

Дорога от паромного причала до клиники короткая, всего несколько кварталов. Я высаживаю Отто и меньше чем через пять минут уже подъезжаю к неприметному низкому голубому зданию, которое когда-то было жилым; его владелец давным-давно завещал постройку клинике.

С фасада оно все еще напоминает дом, хотя двери в задней части гораздо шире. Оно примыкает к недорогому дому престарелых, чтобы медпомощь была легко доступна пожилым людям.

Только после переезда сюда я узнала, что в штате Мэн насчитывается около четырех тысяч островов. В глуши – вроде нашего островка – не хватает врачей. Причем многие готовятся уйти на пенсию, а заменить их практически некому.

Изолированность острова нравится далеко не всем. Как-то неприятно осознавать, что после ухода последнего вечернего парома ты оказываешься взаперти. Даже при дневном свете скалистый, поросший высокими соснами кусок земли выглядит крохотным – до клаустрофобии. С наступлением зимы – а она скоро наступит – жизнь на большей части острова замрет из-за суровой погоды. Вдобавок залив может замерзнуть, и тогда мы окажемся в ловушке.

Дом достался нам с Уиллом бесплатно. Еще я получила налоговые льготы, потому что устроилась работать в клинику. Мне не хотелось, потому что у нас нет срочной нужды в деньгах, но Уилл настоял. Моя специальность – неотложная помощь. У меня нет сертификата на общую медицинскую практику, только временная лицензия, но я планирую получить полноценную лицензию в Мэне.

Внутри здание клиники уже не похоже на жилое: чтобы появились приемная, кабинеты и вестибюль, пришлось многое перестроить. Тяжелый запах сырости преследует меня даже после работы. Вдобавок ко всему сидящая в приемной секретарша Эмма выкуривает по пачке сигарет в день. Она делает это на улице, но вешает свою куртку рядом с моей, и одежда впитывает запах.

Несколько ночей подряд Уилл с любопытством приглядывался ко мне. Наконец спросил:

– Ты что, начала курить?

Действительно, такой вывод можно сделать по запаху никотина, преследующему меня даже дома.

– Конечно, нет. Ты же знаешь, я не курю.

И рассказала про Эмму.

– Оставь куртку снаружи, я постираю, – не раз говорил Уилл. Я слушалась, он стирал, однако толку ноль. Каждый следующий день история повторяется.

Сегодня, войдя в клинику, я вижу, что Джойс, старшая медсестра, и Эмма уже ждут меня.

Джойс около шестидесяти пяти, она близка к выходу на пенсию и немного сварлива. Она работает здесь гораздо дольше нас с Эммой, так что в клинике Джойс главная. Во всяком случае, так она считает.

– Опаздываешь, – замечает Джойс. Если я и опоздала, то максимум на минуту. – Разве тебя не учили пунктуальности там, откуда ты приехала?

По-моему, все местные такие же ограниченные, как и их остров. Прохожу мимо и начинаю рабочий день.

Несколько часов спустя я занята пациентом, когда раздается звонок мобильника, лежащего в пяти футах [6] Один фут = 30,48 см. от меня. Звук выключен, но над фотографией появляется имя Уилла: точеное лицо, ярко-карие глаза. Красивый, привлекательный мужчина. Думаю, дело в глазах. Или в том, что в сорок лет он все еще напоминает двадцатипятилетнего, зачесывая назад и собирая в модный нынче пучок длинные темные волосы. Он похож и на интеллигента, и на хипстера. Его студентам нравится.

Игнорирую телефон и продолжаю осмотр пациентки – женщины сорока трех лет с жаром, болью в груди и кашлем. Сразу ясно – бронхит. Но я все равно прослушиваю стетоскопом ее легкие.