Владислав Несветаев - Мурло

Ему нравился Гена. Он не мог понять почему, но сознавал, что это так. Он повернулся к хозяйке.

– Ехать завтра думал. В обед, может. – Чего ж так рано? Побудьте хоть, – словно «отыгрывая очки вежливости» у мужа, с деланным расстройством сказала хозяйка. – Да я уж думал не задерживаться. Это ж протапливать надо, – Домрачёв взглянул на потрескивающую печку, – убираться. Из-за пары ночей, – со знанием дела махнул он рукой. – Возни больше. – Ну а сегодня же как? – обратилась к нему хозяйка. – Вы, знаете, что? Давайте-ка сегодня у нас оставайтесь, а завтра с Генкой разберётесь в доме, протóпите и хоть в деревне побудете. Воздухом хоть чистым подышите. – Ой, да что вы. Мне неудобно как-то, – засуетился Степан Фёдорович, – да и вас стеснять как-то не хочется.

Он и себе, и хозяевам боялся признаться: уже успел посчитать, что его приютят в этом доме на грядущую ночь. – Да, правда, – Гена коснулся его руки, – оставайтесь. Могли бы с вами на рыбалку сходить. Хоть завтра. – Ну ладно тебе, какая рыбалка, – попридержала мужа жена, – метель видел? – Пройдёт сейчас. Если уже не прошла. Ну так что, – обратился Гена к Домрачёву, – останетесь? – Куда ж деваться, – Домрачёв улыбнулся и расставил руки, изображая безвыходность своего положения.

Его движения выглядели так, как если бы замаскированный под человека инопланетянин прилетел на Землю и, не разбираясь в людских порядках, пародировал человеческое поведение. Было понятно, что Степан Фёдорович хотел выразить, но выглядело это так жеманно, будто всякое выражение чего бы то ни было давалось ему с большим трудом и в них, в этих выражениях, не было никакой искренности и понимания.

– Ну вот и хорошо, – засиял Гена. – Вы выпиваете? – быстро проговорил он, будто бы надеясь на то, что жена не успеет расслышать его слов. – Так, Ген, ну всё, пошёл в разнос! – сразу же, махнув полотенцем, рявкнула хозяйка. – Кончай давай! – прикрикнула она. – Чего ты начинаешь-то? – отклонился Гена. – Гостю дай выпить предложить. Самой бы положено предлагать, вообще-то. – Знаю я ваши «выпить»! Начнётся сейчас. И не закончится. – Эй-эй, ты давай кончай со своими замашками деревенскими. – Тоже тут нашёлся. Интеллигенция. Ну вы слыхали, а? – улыбаясь, обратилась она к Домрачёву, ища в нём поддержку.

Он смущённо прятал взгляд, закусывая улыбающиеся губы, и, гоняя крошку от песочного печенья по клеёнке, липкой от разлитого ещё за завтраком чая, порционно носом выдувал воздух. Он не решался встать ни на сторону мужа, ни на сторону жены. Катя же понимала, что родители бранились не всерьёз, но Степан Фёдорович это как шутку не воспринимал. Она старалась не краснеть, но было стыдно, и проклятая краска начинала покрывать её лицо. Почувствовав это, она вмешалась:

– Ну полно вам дурачиться – гости ещё не то подумают. Пусть выпьют, чего ты? – обратилась она к матери. – Ты давай в эти вопросы не лезь, – строго наказала мать. – Ладно, – подняв брови и широко раскрыв глаза, Катя взяла свою кружку и встала, – в комнате попью.

Она пошла к выходу из кухни. – Ну всё, ладно, стой. Куда ты пошла? – всполошилась мать, но дочь, не обернувшись, лёгкой походкой ушла прочь.

Домрачёв глянул ей вслед и не отвёл взгляда, даже когда она исчезла за стеной, ибо боялся поворачиваться к хозяевам: он чувствовал себя яблоком раздора. Хозяева молчали, будто только того и ждали, чтобы он повернулся. И правда, как только Домрачёв «вернулся» к столу, Гена, лихорадочно мотая головой и тряся руками, громким шёпотом яростно прошипел: – Вот чего ты? – уставился он круглыми, краснеющими глазами на жену. – Надо было тебе ляпнуть?

– Ну а чего я? Одёрнуть же надо, – хозяйка чувствовала свою вину.

Она часто это делала – чувствовала вину – но никогда не спешила раскаиваться. – Неча было пререкаться со мной, – грозно сказал Гена. – Она ж всё видит, чувствует. Мужик в семье слабину даёт, и она развязывается. Сколько раз говорил! – Ну, ладно-ладно, – заговорил растерянный Степан Фёдорович, – это я виноват. Сижу тут… – О, нет-нет-нет, – в один голос перебили его хозяева. Они даже стали отмахиваться от его слов руками.

– Это вы нас простите. Развели здесь цирк, – сказала жена и поднялась.

Они и вправду безотчётно сознавали, что эта перепалка – своего рода представление для городского гостя. Они боялись, что он заскучает, и, дабы этого не случилось, применяли любые средства. Видимо, от волнения (а они его испытывали не меньше, чем Домрачёв) ничего лучше супружеских перебранок им в голову не пришло.

Степан Фёдорович, когда хозяйка встала, заулыбался: ему нравилось, как Гена совмещал в себе суровую, но справедливую мужественность с трогательной нежностью по отношению к семье. Не успел он насладиться мыслями о Гене, как хозяйка поставила на стол бутылку водки, пару рюмок и банку огурцов. Гена оживился, потёр руки, откупорил бутылку и разлил её содержимое по рюмкам. Домрачёв неосознанно копировал манеру, мимику и жесты хозяина. Делал он это, правда, с небольшим опозданием, и при внимательном наблюдении за ним могло показаться, будто он передразнивает Гену.

– Нин, а ты не будешь, что ли? – спросил Гена жену, уже собираясь выпить. – Да куда мне с вами, – махнула она рукой. – Ну, тогда за приезд, – обратился он к Степану Фёдоровичу. – За приезд, – поддержал он и потянул рюмку к губам, но вовремя краем глаза заметил тянувшуюся к нему Генину рюмку и чокнулся с ним.

Выпили. Домрачёв пожмурился, покряхтел и хотел было потянуться за огурцом, но ждал, пока Гена это сделает первым. Тот же, сгустив брови, некоторое время наслаждался вкусом водки. Наконец он схватил огурец и откусил от него чуть не половину. Домрачёв, как скаковая лошадь по выстрелу, голодно кинулся на банку и, достав из неё огурец, целиком его проглотил.

– У меня в «Газели», кстати, ещё бутылка лежит, – простодушно сказал наивный Степан Фёдорович. – Ну, – быстро отреагировала Нина, – ладно. Вам и этого хватит. – Молчать! – не всерьёз пригрозил ей Гена.

Она жалостливо вздохнула и, не зная, куда деть руки, грустными глазами уставилась на мужа. Домрачёв этот взгляд почувствовал и, как ему показалось, понял. – Да это я так, – успокоил он её. – На всякий случай. Чтоб не бегать, если что.

Нина с ещё большим отчаянием вздохнула, повернулась к столешнице и, создавая иллюзию деятельности, загремела посудой. Гена посмотрел на жену и, не отводя от неё взгляда, добро сказал Степану Фёдоровичу:

– Да что ты, дорогой, куда нам? Этой-то много будет.

Хозяйка радостно улыбнулась, поразившись сознательности мужа. Пытаясь спрятать свою улыбку от мужчин, она взглянула в окно и увидела медленно сыплющиеся хлопья снега:

– А метель-то прошла, – сказала она.

– Конечно, прошла, – подтвердил Гена.