Андрей Дашков - Мифотворец

Должно быть, я все-таки не уследил за своим новым лицом и поморщился. Лео это заметил, и ему это не понравилось.

– Что кривишься? Думаешь, старик выжил из ума, впал в маразм, позвал меня, чтобы прочесть лекцию о красоте? Ладно, черт с тобой, думай, что хочешь. В общем, мой сын – это плод большой и искренней любви, мало кому ведомой в этом вашем вибро. (Я отметил про себя «ваше вибро» – вот до чего доводит крайний индивидуализм). Как положено, он родился через девять месяцев – конечно, родился мясом. И я оставил его там, на Земле, с матерью. Время от времени навещал под видом старого бродяги, болтал, помогал советами – и должен тебе сказать, у мальчишки было золотое сердце. Его матери пришлось несладко, да и мне тоже. Знаешь, нет ничего хуже, чем видеть, как увядает любимая женщина. А-а! – Он раздраженно махнул рукой и повторил: – Тебе этого не понять. Короче говоря, до тридцати лет все шло как обычно: он мужал, она старела, я приходил все реже, потому что, вообще-то, мне полагалось давно умереть. И все закончилось бы как обычно – еще лет тридцать спустя, – если бы моему сынку не взбрело в голову поиграть в мессию. Ну, ты знаешь, как это бывает – молодость, ума мало, энергии много, а мясной мир ужасно несовершенен. Достаточно увидеть прокаженного, несправедливую казнь, мертвеца и старика вроде меня – и начинаешь задавать себе вечные вопросы. Но я и с себя вину не снимаю – это все мои проклятые эманации. Без них парень, может, так и остался бы простым миллионером.

Я чуть было не совершил очередную оплошность и не зевнул во весь рот. Пока что рассказ Леонардо вызывал у меня только скуку. Когда он говорил «знаешь, как это бывает», хотелось ответить: «Да знаю я, знаю». Еще бы мне не знать. Сам когда-то баловался чем-то вроде этого. Действительно, трудно справиться с искушением, когда эти бедолаги, рожденные мясом и обреченные умереть мясом – то есть очень скоро и очень болезненно, – взывают к тебе, просят тебя о помощи и заступничестве, а если и не просят, то приписывают тебе авторство многих своих бед и проблем. Насколько я помню, они называли меня Самаэлем…

– Ну а я-то здесь при чем? – Мне пришлось вернуть старика и вернуться самому из глубокой долины воспоминаний на плато неутешительной реальности.

– При чем здесь ты? – переспросил он, словно прогоняя какое-то видение. – А вот при чем. Они убили его. Эти твари убили моего мальчика.

Я пожал плечами. Да, довольно часто такая неприятность случается со «спасителями». Ничего не попишешь, профессиональный риск. Мясо ужасно, непередаваемо, невыносимо неблагодарно! Но, честно говоря, даже если так, я не видел большой проблемы. Со своими-то возможностями Лео стоило только пошевелить пальцем, чтобы реанимировать беднягу и пристроить куда-нибудь в санаторий для бывших бунтарей и ниспровергателей основ. Насколько я помню, после достижения примерно сорокалетнего возраста желание спасать кого-либо, кроме себя, пропадает начисто.

Леонардо, должно быть, прочел все это на моем лице. А может, где-нибудь еще – ведь он был у себя дома.

– Да, я хотел воскресить его, но…

– Но?

– Тело исчезло. Кто-то украл тело. С тех пор прошло достаточно времени, чтобы плоть полностью разложилась. Моему мальчику уже не воскреснуть, кто-то лишил его этой возможности. И я хочу, чтобы ты нашел и наказал этих ублюдков.

– Что значит «наказал»?

– Это значит – убил! – Леонардо вышел из себя, причем в буквальном смысле слова. Я вдруг увидел, как старик застыл в своем кресле, а позади его окаменевшей фигуры появилось что-то гораздо менее плотное, похожее на танцующую золотистую пыль. Потом у сидящей аватары отвалилась челюсть, и раздался утробный голос, радикально отличавшийся от того полушепота, которым Лео разговаривал со мной раньше: – И лишил их возможности воскреснуть… Всех причастных… А также сообщил мне, кто стоит за мясом, убившим моего сына… если выяснится, что за мясом кто-то стоит!

Я предпочел бы не дразнить его и дальше, но кое-что оставалось непроясненным.

– У меня только один вопрос. Почему бы тебе самому не сделать это?

– Хороший вопрос, – сказал старик, немного успокоившись и вернувшись в себя. – Хороший, прямой и тупой. Именно такой, какой может задать Самаэль… – И вдруг гаркнул: – Потому, жить тебе в аду, что каждый должен заниматься своим делом!!!

Значит, каждый должен заниматься своим делом? Старый лицемер. Если бы он думал об этом, когда засовывал свои «эманации» в самку человека, сейчас у меня было бы меньше грязной работы.

После безвременья, проведенного в океане астральной любви, я почти позабыл, как быстро все меняется здесь, внизу. И я не стал бы утверждать, что меняется к лучшему. Перемены не то чтобы настораживали, но настраивали на особый лад. Я понял, что будет трудно, гораздо труднее, чем прежде. От подавляющего большинства двуногих старым религиозным духом даже не пахло, а новый запашок был каким-то подозрительным, исходил не вполне оттуда, откуда раньше, и сильно напоминал духи дешевой проститутки.

Но не будем спешить с выводами. Еще со времен своей добровольной «миссии» я усвоил, что, когда имеешь дело с мясом, нет ничего прочного, истинного и постоянного, грех и святость, грязь или невинность можно отыскать в самых неподходящих для этого местах, доверять нельзя даже самому себе, а любовь и ненависть ходят рука об руку.

Итак, с чего бы начать свое нисхождение ? Да все с того же. Меняется мир; методы не меняются. Уже достаточно давно я вывел для себя следующую формулу: всеведение без всемогущества обрекает на недеяние; всемогущество без всеведения обрекает на бандитизм. (Добавлю в скобках: всеведение плюс всемогущество – это уже диагноз).

Кажется, какой-то гангстер со Старой Земли сказал: «С помощью доброго слова и револьвера вы можете добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом». Верно подмечено. Добрых слов в любом человеческом языке не так уж много, и они быстро заканчиваются. Патронов (образно выражаясь) гораздо больше. А учитывая мою способность к синтезу – неограниченное количество.

Свой мясной имидж я сохранил, решив, что эскиз от такого мастера, как Леонардо, вполне заслуживает ношения и, главное, соответствует предстоящей работе. Правда, пришлось подогнать костюм и оружие под эпоху, а также проработать физиологические детали, которыми гений пренебрег то ли ввиду занятости, то ли пребывая в расстроенных чувствах.

Кроме того, он не посвятил меня в подробности истории, приключившейся с его… ну, вы поняли. А подробности оказались такими, что могли окончательно отравить мое пребывание в юдоли скорбей. Стало ясно: предстоит не просто ковыряться в дерьме, но еще и делать это долго и кропотливо.