Александр Уваров - Осквернитель

– Невоспитанный я болван! Вам и так тяжело, а я тут сплёл целую детективную историю, без фактов и улик. На пустом месте. Скорее всего, это был просто добрый человек, который из жалости отвёз в больницу найденную им в парке женщину, которая без сознания лежала на скамейке. А он исчез он лишь потому, что не хотел впутывать своё имя в потенциально криминальную история. Обычный страх добропорядочного, но не слишком смелого обывателя.

– Наверное, так. – ответила Эмма. – Должно быть, так всё и было…

И продолжила рассказ.

– Нет, меня не выкинули. Я убежала сама. Мне вернули одежду, я сидела в приемном отделении. Мне сказали, что физически я здорова, а на восстановление памяти могут уйти годы. Держать в больнице они меня больше не могут. Потом врачи ушли, со мной осталась только медсестра. Кажется, её оставили наблюдать за мной, но она не очень прилежно исполняла поручение, постоянно отвлекалась с парнями из дежурной бригады. А потом и вовсе ушла куда-то… А я услышала, как кто-то из врачей звонит в полицию. И я испугалась, сама не знаю – чего… И выбежала.

– Я пустилась прочь. Шла, не разбирая дороги. Не помню, как очутилась на улице, и не помню – на какой. Там меня подобрала машина… Должно быть, я всё ещё не пришла в себя и была в каком-то полувменяемом состоянии, потому что совершенно спокойно села в автомобиль к совершенно незнакомы людям. В машине было двое… Они не стали меня ни о чём спрашивать, а просто отвезли к человеку, который сказал, что его зовут «Хозяин»… Вот такая история.

– Странная история, – резюмировал Лео.

«Впрочем, и моя история странная, и нелепостью потягается с её рассказом. Похоже, „Оберон“ не случайно стал нашим приютом…»

– Но как же, при полной амнезии, вы узнали, что вас зовут – Эмма?! – воскликнул Лео.

– Стало быть, не полная амнезия?

– Увы, полная, – печально ответила блондинка. – Эммой меня называли врачи и санитары. Так я была записана в журнале регистрации. А всё потому, что на внутренней стороне моего пальто была пришита бирка с именем «Эмма». Видимо, пальто знает обо мне больше, чем я сама…

«Или это торговая марка» мысленно дополнил рассказ Лео. «Или вообще… чужое пальто. Вот так приключение ей выпало!»

– И вы приняли предложение Хозяина?

Даже его, отчаявшегося бродягу, удивляло бесстрашие и фатализм спутницы.

– Он сказал, что это театральное представление вернёт мне память.

– И вы поверили ему? – продолжал допытываться Лео. – С чего ему заботиться о вас, возвращать вам память?

– Но и вы поверили, – возразила Эмма.

– Мне деваться было некуда! – с некоторым возмущением в голосе заявил Лео.

– Мне тоже, – ответила Эмма.

И бросила салфетку на стол.

– Вы закончили с рёбрышками? Пойдёмте отсюда, мне что-то дурно… Должно быть, оттого, здесь становится шумно!

Ресторан и в самом деле загудел уже множеством разноязыких голосов, стал наполняться звоном бокалов и резким звяканьем вилок и ножей. Звуки этого отчаянно фальшивящего, нестройного хора начали становится всё отрывистей и надсадней, будто людей, всё более и более наполняющих зал, начли исподволь бить короткими разрядами тока.

И в этот хор стали вплетаться детские голоса.

Лео заметил, что ресторан и впрямь стал напоминать семейный: по залу во множестве забегали дети, юрко протискиваясь между столами, вереща и на ходу хватая взрослых за ноги.

«Боже мой! Только не водите их здесь в туалет!» мысленно попросил родителей Лео.

И пошёл вслед за спутницей.

Где-то у самого выхода, там, где нестройный гвалт, перерастая постепенно в монотонный шум, остался уже за спиной, навстречу им понёсся мужчина в бежевой изрядно помятой пиджачной паре, в котором Лео, к удивлению своему, узнал одного из туалетных любовников, столь внезапно растворившихся в воздухе.

Движения его были столь порывисты, что Лео даже зажмурился на мгновение, ожидая неминуемого столкновения.

Но по счастью, всё обошлось.

Внезапный бегун с широкой и бессмысленной, едва ли не лунатической улыбкой на лице, привизгнув, короткой дугой обогнул Лео и его даму и скрылся где-то в гудящих джунглях семейного зала.

И тут, с коротким запозданием, осознал Лео, что облик его изменился.

И помимо появившегося на любовнике изрядно помятого пиджака и было и ещё кое-что…

Шрам!

Свежий, кровоточащий шрам на лбу.

Лео успел заметить и тонкие струйки крови на линии бровей.

«Брать…» вспомнил Лео. «Брать у вас…»

– Идём? – и Эмма кивнула в сторону коридора.

НОМЕР.

Она явно вела его в свой номер.

«А чего стесняться?» с наигранным циничным безразличием успокоил сам себе Лео. «Мы же на сцене».

Ключ она взяла не на рецепции.

Один из помощников портье протянул ей бронзу у самой лестницы, словно бы специально её там поджидая.

«А может, и специально…»

Лео устал удивляться.

В конце концов, не удивляются же зрители в театре, завидев ангела, спускающегося на тросах откуда-то с потолка.

Или посмотрев историю про почтенную мать семейства, которая после трёх часов стенаний на сцене совершенно случайно, токмо волею божьей и автора пьесы, обнаруживает заветную родинку на плече садовника, как-то ненароком забредшего в запущенный сад, и, таким чудесным образом воссоединяется с потерянным лет сорок назад сыном, коего не чаяла уже и обнять в дольнем мире.

«Вот только не надо про мать» попросил сам себя Лео.

Эмма поднималась по лестнице, не пожелав воспользоваться лифтом.

Впрочем, подъём был недолгий.

Второй этаж.

В молчании они прошли почти до самого конца коридора и остановили у двери с номером «семь-пять-семь-два».

«Почти как у меня» отметил Лео. «Только последняя цифра отличается. Рановато делать выводы, но и есть, похоже, номер этажа…»

И дверь у неё была светло-зелёного цвета, в лиственных узорах.

Украшала её голова не сатира, а нимфы.

Впрочем, нимфа повернула ключ с той резвостью, что и сатир.

Лео поразил странный, внезапный двух-трёхсекундный провал в памяти.

Он совершенно не помнил, как оказался посреди комнаты.

Это походило на обрыв плёнки с мгновенной склейкой.

Эмма стояла возле распахнутой двери, ведущей на террасу.

Лео, угадав её желание, подошёл ближе.

Спутница взяла его за руку и вывела под открытое небо, затянутое уже не облаками, а лёгкой, полупрозрачной кисеёй, сквозь которую, казалось, вот-вот выглянет солнце.

Но солнце всё не выглядывало, и не заметно даже было то место, где висел его круг.

Пелена была равномерно светлой, словно испускала сияние сама по себе, без помощи светила.

Эта необычная картина неба хорошо просматривалась ещё и потому, что терраса была полностью открыта и свободна от нависающих карнизов и балконов верхних этажей.