Алина Горовенко - Дневники пропавшей девушки

08.10. Рой:

Тот взрыв, помнишь? А, может, ты была слишком маленькой, чтобы помнить это.

Мои родители. Они погибли. А меня определили в детский дом.

Много лет меня кидали из одной семьи в другую, но я нигде не приживался. Новоиспечённые родители чувствовали мою отстранённость, холод. Это их пугало. Я был ребёнком, неспособным дать им ответную любовь. Ведь я любил только своих настоящих родителей и не мог себе позволить полюбить кого-то другого. Это было бы предательством. Поэтому было проще вернуть меня, словно какую-то вещь, обратно в магазин.

08.10. Я:

Мне очень жаль!

Поэтому ты стал полицейским?

08.10. Рой:

Я был беспомощным ребёнком, которого шпыняли. Решали дальнейшую судьбу, несмотря на моё мнение. Я хотел стать тем, у кого будет достаточно власти, чтобы поступать так, как этого захочется мне. И чтобы никакие службы опеки или законы не могли у меня этого отнять.

Что насчёт твоих родителей, Анабель?

08.10. Я:

Когда я была маленькой, они подсунули мне старую печатную машинку. Как сейчас помню, она была тяжеленной. С белым корпусом, на котором уже был желтоватый налёт времени, а печатная лента была совсем протёртой. Тогда я и начала печатать свои первые рассказы. Короткие, с ошибками. Они были такими наивными и глупыми. Но мне нравился сам процесс. Было неприятно, когда мои маленькие пальчики застревали между клавиш.

А в выпускных классах я уже печатала на ноутбуке: это был большой и довольно мрачный роман о девушке, которая застряла в городе, расположенном высоко в горах. Там был только снег и полная безнадёжность. Именно так я себя и ощущала. Одинокой и загнанной в угол.

Но родители просто не верили в меня.

Они сами дали мне эту злосчастную печатную машинку! Но утверждали, что писательство – это несерьёзно. Это только мой переходный возраст и не больше. Все подростки склонны писать, но за этим ничего не последует, говорили они.

Это повлияло на меня. Я верила в то, что это правда. И что я не наделена никаким даром. Что это просто гормоны играют во мне, и рано или поздно этот запал пройдёт.

Но боль, причинённая отсутствием веры в меня, никуда не делась.

Я разочаровалась в реальном мире. И решила, что отныне буду жить только в вымышленном. Придуманном мной самой.

08.10. Рой:

Тогда этот придуманный мир должен быть счастливым. Сделай его счастливым для себя. Это твой наркотик, который даёт тебе эйфорию. И ты сама можешь контролировать свой приход. Не дай депрессии поглотить себя полностью.

Я никогда не писала на ходу, как было свойственно многим авторам, стремящимся найти вдохновение где-то в парковой зоне на скамейке или за ноутбуком в маленьком кафетерии. У меня был свой ритуал. Я обнажалась, сбрызгивала выдающиеся ключицы приторными духами с ароматом шоколада, ставила сваренный кофе рядом с нетбуком Packard Bell с нежно-фиолетовой крышкой и белой клавиатурой, и в тишине дома начинала писать. Я погружалась в густые воспоминания и лишь слегка приправляла их художественным вымыслом, совсем чуть-чуть.

За окном сплошным пятном растянулись деревья на много миль. Солнце жгло через стекло, но лбом я ощущала прохладу поверхности окна поезда.

Да. Я всё ещё в поезде. Хоть мыслями я в прошлом.

Колёса стучали ровно и монотонно, баюкая. Смена обстановки – не миф, я чувствовала, что становлюсь другим человеком, менее зацикленным на негативе и с неподдельным воодушевлением. Я ожидала чего-то прекрасного. Рой запал мне в душу своим притягательным чёрным мировоззрением. Как писатель я была влюблена. Мне хотелось написать новую потрясающую книгу. Не что-то среднестатистическое, а что-то по-настоящему стоящее! И Рой мог мне в этом помочь. Я знала, что судьба неслучайно нас свела. И я, наконец, осознав это, без колебаний собрала вещи первой необходимости и села на поезд, который на полном ходу нёс меня к неизбежному.

Мои лучшие друзья, Кетон и Бэккер, с шумом влетели в раздевалку. Потные, чрезмерно весёлые, они громко смеялись и шутливо били друг друга.

– Эй, Девин, – обратился ко мне Кетон, – отлично сыграли!

– Да, неплохо, – согласился я, торопливо натягивая футболку.

Парни были ресиверами, а я квотербеком, благодаря этому мы так плотно и сдружились 4 4 Основной задачей ресивера является получение паса по воздуху от квотербека. .

В этот момент из душа вышли и другие игроки. Все веселились и поздравляли друг друга с победой. Я быстрее всех принял душ и уже зашнуровывал кеды, когда к нам присоединился и тренер. Он хлопал парней по спинам и смеялся вместе со всеми.

Его взгляд устремился на меня, и он одобряюще мне подмигнул. Конечно, он возлагал на меня большие надежды и предрекал звёздное будущее. Бэккер запрыгнул на скамейку и, дурачась, бросил полотенце Кетону в лицо. Тот засмеялся и столкнул друга со скамейки.

Я быстро собрал спортивную красную сумку в надежде смыться, пока команда занималась самовосхищением. Тренер, со словами «Отличная игра, парни!», скрылся из раздевалки, где полуголые качки, не торопясь, натягивали майки на не успевшие высохнуть после душа тела. Не все пользовались полотенцами. Кетон и Бэккер ещё только вальяжно стягивали с себя сырую форму. Из душа валил пар, оттуда доносились голоса и смех парней.

– Девин, идёшь отмечать? – поинтересовался Бэккер, доставая из шкафчика гель для душа с древесным запахом.

– Что-то не хочется, – безразлично ответил я, перепроверяя содержимое сумки.

– Да что с тобой? Ты же отлично сыграл. Всё не можешь забыть свою рыжую? – беспардонно заметил он.

– Сходи лучше помойся, ты воняешь жутко, – перевёл всё в шутку я.

Они переглянулись и, хлопнув меня по плечу напоследок, отправились в душ.

Я подошёл к зеркалу и мельком взглянул в отражение. Попытался рукой уложить взъерошенные чёрные волосы, но, как всегда, это не принесло результатов. Все парни завидуют моей внешности, интересно, почему? Во мне не было ничего выдающегося. Тонкий нос, орехового цвета глаза, широкие скулы, аккуратная борода. Я такой же, как и все остальные – обычный. Единственное, чем я и отличался от них – это то, что переживал разрыв с подружкой чуть дольше, чем положено обычному парню, познавшему все радости секса. И, казалось бы, сейчас самое время отведать новый кусочек вишнёвого пирога, но мы расстались с Лилит только позавчера, и запах её слегка надушенных запястий всё ещё не давал мне покоя. Я так и не снял её фотку с дверцы шкафчика. Она там просто великолепна: ярко-рыжие волосы спадают на плечи, светло-голубые глаза сверкают, а соблазнительные губы сложились в кокетливую улыбку. Конечно, в глубине души я надеялся, что в один прекрасный день она позвонит мне и… Я так и не смог придумать, что она мне скажет. Наверное, потому, что, так или иначе, понимал, как глупо на это надеяться. Но снять её фото у меня не поднималась рука.