Сергей Семипядный - Бегство… Следствие… Когда время…

А в среду утром, за несколько часов до того, как Натка в первый раз за последние четыре года отправилась на работу, они поругались. Но не страшно, а так, по-семейному, можно сказать. Конфликт вышел какой-то многоступенчатый, словно бы с переливами, несколько раз затухал он, а потом разгорался, получив очередную подпитку в виде умышленно подброшенной фразы необходимой степени колкости. А по децибелам верхней отметки и вообще достиг лишь перед самой финишной прямой, достаточно плавно перетёкшей в плоскость любовных отношений, тоже ровных и несуетных, однако с завуалированными под страсть мстительными пощипываниями-покусываниями и выворачиваниями-переворачиваниями.

Потом, уже отвезя Натку на работу, в Подмосковье, однако не особенно далеко, Мозгун попытался припомнить, с чего началась ссора. И вспомнил. Не сразу, правда. Мумией его Натка обозвала. Другой и внимания не обратил бы. Тем более – с перебинтованной, как у него, головой. А Мозгуна слово это задело, и неожиданно сильно. Мумией его мать называла, когда хотела выразить недовольство раздражающей её по какой-то причине сдержанностью сына, не способного, как она полагала, ни обрадоваться бурно, ни возмутиться чем-либо ярко и однозначно.

А сама? Да он в неё и пошёл. Только требовала и требовала. А когда был повод похвалить за что-либо, так даже терялась, прятала встревоженный взгляд и не находила слов. И она с таким усердием культивировала в нём чувство вины, что добилась стопроцентного в том успеха. И оно, это чувство, сожрало бы Мозгуна, не будь своевременно локализовано им и куда-то задвинуто, да так далеко, что стало со временем чужим и ненужным, как хлам на чердаке, забытый прежними жильцами.

Однако как хлам лежит и давит на стропила, так и это, локализованное и задвинутое, порой словно бы пережимало что-то живое и дающее возможность жить беспроблемно и радостно.

Испанец, Пушкин и Шепель сидели в ресторане и поедали телятину, шпигованную крабами, филе форели под соусом «Шампань» и запечённых сомиков, фаршированных грибочками.

– Кончать надо ш Чишом, – мрачно проговорил Шепель. – Шрочно. Не шегодня так жавтра доштавит он нам неприятноштей.

– Не печалься печалями, которые будут. Достаточно тех, которые есть, – успокоил Пушкин, смакуя во рту кусочек форели. – Сколько уж дней прошло, и где они со своими неприятностями?

Шепель постарался придать лицу максимум значительности (вышла, правда, голимая свирепость).

– Ушли в глухую оборону, но в любую минуту могут нанешти удар. Им терять нечего. Ешли идти на штурм, мы дешятки людей положим.

– А мы им нанесём удар пониже мобилы, – вдруг сказал Испанец и загадочно улыбнулся.

– О чём ты?

– Предоставим им информацию о том, где находится Мозгун. Усёк? Они сунутся освобождать его из плена, а там будет засада.

– Жашада?

– Да.

– У тебя ешть Можгун? – удивился Шепель.

– Нет, у тебя есть этот, как его…

– Колобок.

– Через твоего Колобка дадим им знать, что Мозгун находится там-то и там-то, а сами подготовим местечко. Они проведут разведку, убедятся, что охрана минимальная, человечек один, в крайнем случае – два. А когда сунутся, мы их покрошим.

– Надо, чтобы всей шоблой полезли, – сказал Пушкин.

– Не бзди с Трезором на границе, Чис на такое дело пойдёт собственной персоной, – заверил Испанец. – Желательно, чтобы это был домик в лесу, на отлёте. И дать им убрать наружную охрану. Чтобы увязли поглубже и не смогли отойти.

– Отдать им швоих бойшов? – возмутился Шепель.

– А что, у тебя нет одной-двух паршивых овец, которых отправить к дьяволу не жалко?

– Да найдётша.

– Не найдётся у тебя – у меня отыщется. Или вон у Пушкина. Ну так как?

– Правильно, – поддержал Пушкин. – Спокойно спишь? Потом не плачь. Охрана гаражей и дач.

– Ну, ш виду-то оно вшё, как будто, пушиштое и белое… – Шепель принялся задумчиво теребить остатки чубчика надо лбом. – Подштавы бы какой не шлучилошь.

А спустя несколько дней Колобок проснулся в страшной тревоге. Его словно окатило холодным мраком. Он дёрнулся и подскочил на кровати.

– Мертвешки шпишь, приятель.

Возле кровати, на стуле, сидел Шепель.

– Здрасьте. Я… Мне снился сон, – пробормотал Колобок.

– Штрашный? Вижу, что штрашный. Чего так? Шовешть нечиштая?

Колобок пожал плечами. О совести он как-то не думал. Он просто жил и на что-то надеялся. Не на что-то конкретное, а так, просто верил или хотел верить, что будет лучше, легче, веселей.

– А почему я тут? – решил пожаловаться Колобок. – Ребята каждый день куда-то… Я уже в сурка превращаюсь. Вот и сегодня…

– И для тебя дело имеетша, приятель, – перебил его Шепель. – Ты должен вштретитьша ш твоим Майклом и шообщить ему, где находитша Можгун.

– Босс? Но я не знаю, где он! Он пропал!

– А я тебе шкажу, – обозначил улыбку Шепель и протянул Колобку листок бумаги. – Вот тебе шхемка. Вот МКАД, а вот Ленинградшкое шошше. А дальше шмотри и жапоминай. Жапомнишь – отдашь мне.

Колобок принялся изучать схему. Значит, босс жив и находится в плену у Шепеля. Выходит, это Шепель его похитил. Зачем? Хотят выкуп получить? И что же, босс сидит в подвале, прикованный к батарее? Небритый, немытый, истерзанный? Вот бы освободить его! Пусть даже убьют, нет, ранят пускай, лучше – не очень сильно. И он стал бы героем. И всё стало бы, как прежде, даже лучше. Наверняка лучше.

– И как он? – не смог унять любопытства Колобок.

– Кто? – не понял Шепель.

– Ну, босс. В смысле, Мозгун.

– Тебя это шильно волнует?

– Ну-у, как… В общем… – замялся Колобок.

– Шхему жапомнил?

– А тут вот что? – ткнул пальцем Колобок.

– Жаправка.

– Понятно. Я всё запомнил.

– Чудешно, приятель. Шкажешь Майклу, что был на этой даче, на воротах штоял, и шлучайно ужнал, ражговор, мол, подшлушал, что в шокольном этаже томитша Можгун. Это для правдоподобношти. Не надо говорить, будто шам видел. Шлышал, мол, и вшё. И видел, как еду ношили. Понял? И пушкай он шообщит об этом Чишу. Мол, вштретил тебя, а ты ему проговорилша.

– Да, понял. Меня на эту дачу повезут?

– Жачем? Говоришь же, что жапомнил дорогу. Шегодня, ближе к ночи, жвякнешь Майклу и договоришша о вштрече. А пока отдыхай.

Шепель встал и ушёл. Колобок вскочил и в волнении забегал по комнате. Значит, босс жив. А если до сих пор не убили, то, возможно, и не убьют. Чис заплатит выкуп, и босса отпустят. Босса отпустят, а потом – что? Если отпустят, он потом вернёт выкуп в десятикратном размере. Где это видано, чтобы таких людей похищали? Как торгаша какого-нибудь. Нет, его не отпустят. Они побоятся его отпустить, прекрасно понимая, что это добром для них не кончится.

А для чего Шепель хочет сообщить Чису, где находится босс? Если дело в получении выкупа, то вовсе не требуется этого делать. Даже напротив, место содержания заложника всегда скрывается. Ну да, ясно. Они хотят, чтобы Чис предпринял попытку освободить босса и попал в ловушку. Они убьют Чиса, а затем босса. Убьют босса, а потом убьют его, Колобка. Зачем он им потом, с имиджем-то предателя? Вот и решай тут, как быть.