Лана Земницкая - Пациент #666

Когда доктор скрылась в её комнате, Лукас снова толкнул коляску вперёд, позволяя дверце закрыться самостоятельно. Подобрался впритык к ванне – сейчас он ещё не собирался мыться, но хотел проверить, сможет ли сделать это самостоятельно. Вцепился в бортики, потянулся – чуть не упал. Понял, что забыл поставить коляску на тормоз. Исправил это, снова попытался – вроде бы, получалось. Конечно, было неизвестно, сможет ли он оттуда выбраться, когда и руки, и сама ванна будут мокрыми, да и как он это провернёт, если не сумеет нигде толком сесть, чтобы вытереться и не намочить коляску. Получится ли дотянуться, чтобы накрыть кресло полотенцем, или придётся просить Хлою? Но это уже был прогресс – по крайней мере, он не был настолько беспомощным, насколько показался сам себе утром.

Вспомнив об утре, Эосфор зажмурился, опуская голову. В груди, наконец, разгорелось болезненное пламя, которое он весь день старался держать под контролем. Он силился перебороть этот огонь, справиться с чувствами, затолкать их поглубже – занялся делами, ради которых на самом деле сюда явился. С трудом справился с собственными штанами – каждое новое усилие заставляло пламя разгораться всё сильнее. Унизительно было, когда санитары следили за каждым его движением в ванной комнате, но не менее унизительно оказалось пытаться просто перебраться на унитаз. Пусть и вычищенный до блеска, но никогда не вызывающий нездорового желания так за него хвататься, как пришлось хвататься Лукасу. Повезло, что он мог хотя бы контролировать позывы в туалет – когда такое случилось в детстве, он несколько раз испортил собственную одежду. Но сейчас, уже зная, что может случиться, Эосфор был настороже. Он не хотел ещё больше унижения, тем более – перед Хлоей, которая вовсе не думала, что ей придётся возиться с полупарализованным калекой, когда соглашалась приехать в этот дом.

Хоть контролировать собственное тело хоть в чём-то Лукас ещё мог, тем не менее, пользоваться унитазом тоже было неудобно, непривычно. Но ещё хуже стало, когда он попытался перелезть обратно и чуть не упал. Сердце колотилось, как бешеное, Эосфор с трудом сохранил равновесие, восстановил его в последнюю секунду. Ему пришлось руками переставлять бесчувственные ноги, чтобы хитрым образом подтянуть обратно одежду, не завалившись на бок, и буквально вползти на коляску, пугающе поскрипывающую в те моменты, когда он опирался на неё, давя всем своим весом – несмотря на рост, пока ещё небольшим.

Не пришлось прикладывать усилий лишь для того, чтобы вымыть руки и умыться – предусмотрительно рядом с нормальной, высокой, кто-то поставил очень низенькую раковину, будто для ребёнка. Лукас стиснул зубы – конечно, это было вполне логично для дома, где постоянно находились дети, но… Разве было простым совпадением то, что их с Хлоей поселили как раз возле такой ванной комнаты? Сейчас даже пандус на лестнице, который был здесь ещё со времён раннего детства Лукаса, казался заранее продуманной издёвкой.

Вытирая руки, Эосфор окинул взглядом помещение. Оно выглядело вполне обустроенным для использования инвалидом. В душевой кабине имелась ванна с не очень высокими бортиками – как раз, чтобы самостоятельно влез ребёнок или человек с инвалидной коляски. Унитаз было оценить сложно, но он, наверное, тоже был ниже среднего. Вторая раковина была настолько низкой, что Лукасу даже не пришлось тянуться – он мог бы, сидя в коляске, положить на дно руки, просто вытянув их вперёд. Значит ли это, что его отец задумал что-то подобное уже давно? О чём он думал, когда заявился в больницу? Это Хлоя уговорила его забрать сына домой, или он сам так решил, и прихватил наивного в своей честности доктора, как ему показалось, чтобы долго не выискивать кого-то другого?

Чувства закипели в груди. Эосфор выдохнул, стараясь выпустить их – и это не помогло, хотя, судя по ощущениям в груди, воздух с его губ должен был сорваться раскалённый. Боль стиснула медвежьей лапой горло, обида, страх, ненависть, унижение – всё это смешалось в одну эмоцию, которой даже не было названия. Последней вспышкой разумной мысли было то, что доктор могла заглянуть к нему, если бы он сидел тут слишком долго – так что Лукас, собравшись с силами, которые появились лишь из-за злости, намешанной в этом коктейле Молотова, сполз с коляски на пол и оттолкнул её в сторону двери. Кресло стукнулось мягкой спинкой об эту дверь, блокируя её. Никто не зайдёт, пока он сам не решит выйти, пока не справится с разрывающими его сердце чувствами. Или пока не задохнётся от них – чего ему сейчас, на самом деле, хотелось даже больше.

Эосфор задрожал, чувствуя, как стремительно теряет над собой контроль. Над своим дыханием, руками – его трясло, он будто бы задыхался, удавалось только кое-как давить всхлипы, рвущиеся с груди, чтобы не привлечь чьё-нибудь внимание. В сознании всё ещё билась мысль – если он подведёт доктора, если попытается что-то с собой сделать, или если его плач кто-то услышит, то с ней могут поступить ещё хуже, чем с ним. Изуродовать, а может, и убить, заставить смотреть, как мучаются её родные, или… а что, если и на глупую добрую девушку, которой представилась Харрис, у отца были планы? Что, если она и не должна была выжить? Сколько он собирался содержать её, сиделку для своего пленника? Получится ли у них убеждать его в недееспособности Лукаса и дальше? Чем всё для них кончится, и когда?

Эосфор зажмурился, сжимаясь, насколько это позволяли неподвижные ноги. Забиваясь в угол, обхватывая свои плечи руками, тут же – поднимая их, пряча в ладонях лицо. Ещё через секунду – судорожно ощупывая колени, в надежде ощутить эти прикосновения.

Первые минут десять, наверное, Хлоя даже не волновалась. Она понимала, как сложно и непривычно было Лукасу, и не хотела врываться и смущать его, или того хуже – ранить. Его могло задеть её недоверие, и тем более – ложь, ведь она дала ему понять, что отправилась к себе. Если следить за ним, подслушивать у двери, обмануть доверие, то что – он и ей начнёт лгать? А если у него это получится? Уж лучше пусть бесцеремонно вторгнутся родственники – Харрис будет наготове, и обязательно выйдет из комнаты, чтобы перехватить его из их цепких рук.

Следующие десять минут заставили девушку занервничать. Понятно, Эосфор мог примериваться к разным предметам, может, пытался отвлечься, планируя, как будет ими пользоваться сам, а может, даже решил принять ванну – но шума воды не было слышно, как бы Хлоя ни прислушивалась. Для того, чтобы просто отдохнуть, справиться с эмоциями, времени тоже прошло уже многовато – если ему было плохо так долго, ей стоило бы пойти и помочь. Отметка на часах приближалась к двадцати пяти минутам, когда Харрис, не выдержав, всё же покинула свою комнату, подошла к тонкой дверце в конце коридора и легонько постучала. Не требовательно, чтобы не показалось, что она хочет посягнуть на его личное пространство.