Игорь Колосов - Суицид

Затем на дороге появились ухабы, ямы, они становились глубже, после чего дорога резко оборвалась. И он ткнулся носом в необходимость угомониться и совершить вполне обыденные действия. Найти дерево, взобраться на него, сделать петлю из того жалкого предмета, что находился у него в руках, вдеть в нее голову. И спрыгнуть вниз.

Все это можно сделать, лишь сосредоточившись на действиях. Не суетясь, осознавая любое движение. Не суетясь, готовить собственную смерть.

Истеричный пыл к этому моменту спал. Февральский воздух уже ощупывал его тело, пробираясь острыми пальцами под куртку. Этот стылый холод внезапно выставил желание умереть чуть ли не в смехотворном виде. Хотелось просто согреться, естественное, неумолимое желание, и на этом фоне суицид показался чем-то нелепым. Однако тяжесть внутри, выдуманная или реальная, кто знает, по-прежнему присутствовала во всем своем снобизме, и она толкала его, толкала и толкала навстречу тому, что он сам для себя видел основной целью.

Он выбрал дерево, потоптался, понимая, что взобраться по скользкой, подмерзшей коре будет нелегко, попытался привязать ремень на нижней ветке, стоя на земле. Жалкий ремешок противился превращению в сногсшибательную, роковую петлю. Время шло. Жажда собственной смерти от этого отнюдь не крепла. Она угасала, как угасает кровь заката на небе. Рассвирепев, он всунул голову в то, что получилось, но при первом же усилии петля развязалась.

Тогда он и услышал осторожные, крадущиеся шаги по ту сторону забора. В любом другом случае он вздрогнул бы, растерялся. Однако сейчас, отчаявшись, замерзая, тускнея, как небо умирающего дня, он лишь автоматически попытался хоть что-то из этого взять. В конце концов, старик был ему никто, чтобы волноваться. Убедится, что его хозяйству ничего не грозит, и пойдет по своим делам. Между ними забор. Высокий, выстоянный в промозглой февральской непогоде, с ходу такой не преодолеешь.

По-видимому, старик не понял, что от него хотел странный подросток, и тот повторил:

– Обычной веревки. Если вам… не жалко.

Он замолк, чувствуя, что уже не в силах говорить. Старик неуверенно пробормотал:

– Э…э… Нет, верёвки у меня нет. Я… – он запнулся.

Подросток просипел:

– Извините, пожалуйста, – и тут же развернулся, отойдя к дальним деревьям.

Даже здесь, такой мелочью, никто не мог ему помочь.

Его окликнули.

Он оглянулся на зов. Старик стоял метрах в десяти. Никакого забора между ними не было. Старик возник поблизости, как материализовавшееся привидение.

Чтобы оказаться здесь, не перелезая забор, старику надо было возвратиться к дому, выйти на улицу и обойти свой участок, оказавшись на школьной территории. И по ней пройти еще с сотню метров. Не поленился же.

Подросток не слышал шагов, пока не услышал голос. Он был уверен, что старик ушел, и они уже больше никогда не увидятся в этой реальности. Так или иначе, ему не было дела до этого человека. У него была своя проблема. И ее нужно решать, пока холод не погонит его прочь отсюда, назад к дому, не считаясь с горячими образами в его голове.

Он взобрался на нижнюю ветвь, рискуя соскользнуть. Закрепил ремень, сделал более-менее подходящую петлю. Замер на минуту, глядя вниз и представляя, как будет падать, предварительно всунув голову в петлю. Пальцы онемели от холода. Все сильнее внутри копошилось желание просто пойти спать. Кое-как он осознал, что минуло гораздо больше минуты. Он по-прежнему смотрел вниз, удерживаясь на руках и коленях на замерзшей коре, от холода казавшейся металлической. Нужно решаться. Но для последнего движения вдруг потребовалось титаническое усилие.

В который раз он представил, как все будет выглядеть, когда его не станет. Как будут убиваться и каяться его родители. И все-таки в воображении картина Мира Без Него была нечеткой, расплывчатой. Как он исчезнет, если весь мир останется на прежнем месте?

Обледеневшая кора обжигала пальцы. Казалось, он упирается в толченое стекло. Прыгай же! Но он медлил. Лучше горячая боль в ладонях, нежели прыжок, переходящий в то, после которого уже Ничего Не Будет. Словно неразличимая глазом паутина зависла у него на пути, и полет прервется, еще не начавшись. И она держала его, держала на расстоянии, не прилагая к этому усилий.

Понимая, что это не может продолжаться до бесконечности, и, либо он слезет, либо спрыгнет, одно из двух, он представил смотревших на него одноклассников. Представил неожиданно для самого себя. Они смотрели на него, и он понял, что прыгнет. Не потому, что в нем еще теплилась жажда самоубийства, нет. Ему было стыдно при мысли, что они видят его малодушие. Он вдруг психанул, как час назад, с родителями, всунул голову в петлю и ухнул навстречу белеющему внизу снегу.

Все произошло слишком быстро, он вообще не успел ни о чем подумать. Соскользнув с ветви, он просунул под ремень, стянувший шею, руки. Минуту назад он говорил себе, не делать подобное. Однако в реальности руки действовали, как независимые существа. Плевать они хотели на работу мозга. Они хотели жить, трогать предметы, что-то делать дальше, быть живыми, что бы там не хотел их обладатель. Что бы из этого вышло, он так и не узнал. Ремень оборвался, и подросток услышал хруст, с которым его ступни проломили заледеневшую корку снега. Он снова стоял на земле, на которую уже не рассчитывал ступить. С замерзших ладоней свисали обрывки ремня.

Ему захотелось плакать. Разреветься, дать волю жиже эмоций, что скопилась внутри. И чтобы его кто-то пожалел. Обнял и пожалел. Он был раздавлен, обессилен. Он всего лишь хотел уйти из жизни, умереть. Другим он не делал ничего плохого. Почему же ему не дают сделать это?

Волна слабости прошла также внезапно, как и накатила. Он тупо смотрел на ремень, как на кого-то, предавшего его. Истеричная настырность встрепенулась снова, требуя идти до конца. Он оглянулся, посмотрел на ствол дерева, черной колонной пронзавший пространство, подумал, не разогнаться ли, ударившись в него головой?

Это ничего не даст. В последнее мгновение он сбавит скорость, непроизвольно, как просунул под ремень руки, и лишь травмирует себя, но не убьет.

Выхода не было. Он не хотел жить, но и убить себя, был не в силах.

– Эй! – позвал старик.

И подросток осознал его присутствие, как нечто совершенно реальное.

Он повернулся к мужчине, не очень-то контролируя, что делает, зачем и что ему нужно делать. Просто стоял, безликий, серый набор костей, кожи и волос. Все, что воодушевляло это, куда-то испарилось.

– Ты что же это? – подал голос старик.

Он не приближался, оставаясь на расстоянии, наверное, опасался непредсказуемой реакции. Подросток молчал, не выказывая враждебных намерений, и старик рискнул сделать пару шагов.