Энджи Ким - Смерть в Миракл Крик

Она проснулась от голоса матери. «Ме-хе-я, просыпайся. Обед», – говорила та шепотом, словно, вопреки словам, старалась не разбудить ее. Мэри не стала открывать глаза, пытаясь справиться с ощущением потерянности от такого нежного голоса мамы. В последние пять лет мать называла ее корейским именем только когда злилась, когда они ссорились. За последний год мать вообще ни разу не произносила «Ме-хе», после взрыва она старалась быть особенно вежливой и называла ее исключительно Мэри.

Забавно, но Мэри ненавидела свое американское имя. Не всегда. Когда ее мама (изучавшая английский в колледже и все еще читавшая американские книжки) предложила «Мэри», как вариант, наиболее приближенный к «Ме-хе», она обрадовалась, что новое имя начинается похоже на ее родное. На протяжении четырнадцатичасового перелета из Сеула в Нью Йорк, в последние часы в роли Ме-Хе Ю, она училась писать свое новое имя, заполнив целый лист словом «М-Э-Р-И», думая, как красиво выглядят буквы. После посадки американский офицер по делам иммигрантов назвал ее Мэри Ю, раскатывая звук «р» необычным образом, неподвластным ее корейскому языку, и она ощутила восторг и легкое головокружение, почувствовала себя бабочкой, только что вылупившейся из кокона.

Но спустя две недели в новой средней школе в Балтиморе, тайком читая во время переклички сообщения от друзей из дома, она не узнала своего нового имени и не ответила. Другие дети начали хихикать, и ощущение вновь появившейся бабочки сменилось глубоким чувством несоответствия, которое может возникать, когда квадрат пытаются пропихнуть через круглое отверстие. Позднее в столовой две девочки воспроизвели сцену. Девочка с волосами цвета лапши рамен все громче повторяла ее новое имя: «Мэри Ю? Мэ-ри Ю? МЭЭЭ-РИИИ ЮУУУУ! И оно звучало, как удары молотка, отбивающего квадратные углы.

Конечно, она знала, что дело вовсе не в имени, что проблема в незнании языка, обычаев, людей, всего. Но отсутствие связи между новым именем и новой нею давалось тяжело. В Корее, в роли «Ме-хе» она была болтушкой. Она вечно попадала в передряги из-за того, что трепалась с подружками, и ей удавалось отболтаться от большинства наказаний. Она новая, Мэри, стала немым фанатом математики. Тихая, послушная, одинокая сердцевина, обернутая в оболочку низких ожиданий. Словно отказ от корейского имени ослабил ее, как когда-то Самсона ослабили отрезанные волосы. Так на смену Ме-хе пришла кроткая девочка, которую трудно было узнать и которая ей не нравилась.

Мама впервые назвала ее «Мэри» на выходных после того случая на перекличке и в столовой, когда Мэри приехала навестить ее в магазине принявшей их семьи. Кэнги уже две недели обучали маму всему необходимому и готовы были передать ей управление магазином. До поездки Мэри представляла себе гламурный супермаркет: все в Америке должно быть великолепным, они же ради этого сюда и переехали. Но когда Мэри вышла из машины, ей пришлось обходить разбитые бутылки, сигаретные окурки и кого-то, уснувшего в переулке под обрывком газеты.

Помещение магазина было размером с грузовой лифт и внешне тоже его напоминало. Толстое стекло отделяло покупателей от похожей на сейф комнатушки, где были выставлены продукты, а рядом с окошком кассы висела табличка: «Пуленепробиваемое стекло. Клиент наш король. Открыто с 6:00 до 24:00, без выходных.» Как только мама отперла пуленепробиваемую и, судя по всему, не пропускающую запахи дверь, Мэри уловила аромат мясных деликатесов.

– С шести до полуночи? Каждый день? – сказала Мэри с порога. Мама смущенно улыбнулась Кэнгам и провела Мэри по коридору, мимо морозильника с мороженым и прибором для нарезки колбасы. Как только они ушли в заднюю комнатку, Мэри повернулась к матери.

– И как давно ты об этом узнала? – спросила она.

Лицо матери исказила боль.

– Ме-хе-я, все это время я думала, что буду просто помогать, в роли ассистента. Я только вчера вечером поняла, что они планируют отойти от дел. Я спросила, не собираются ли они нанять еще кого-либо в помощь, хотя бы раз в неделю, но они заявили, что не могут себе этого позволить, ведь они оплачивают твою школу, – сказала мама, сделала шаг назад и открыла дверь, за которой оказалась каморка. Там лежал матрас, занимавший собой почти весь бетонный пол. – Они устроили мне место, где я могу поспать. Не каждый день, а только если слишком устану, чтобы ехать домой.

– Тогда почему я не могу жить здесь с тобой? Я могу и в школу здесь ходить, а после школы приходить помогать, – сказала Мэри.

– В округе ужасные школы. А ночью тебе здесь вообще нельзя находиться. Опасно, много бандитов, и… – мама закрыла рот и покачала головой. – Кэнги могут привозить тебя в гости по выходным, но это так далеко от их дома… Мы не можем слишком много от них требовать.

– Это мы-то от них требуем? – удивилась Мэри. – Они обращаются с тобой, как с рабыней, а ты все терпишь. Я не понимаю, зачем мы вообще сюда приехали. Что такого прекрасного в американских школах? Да они на математике проходят то, что я уже в четвертом классе знала.

– Понимаю, сейчас тяжело, – сказала мама, – но это ради твоего будущего. Надо принять то, что есть, и справляться как можно лучше.

Мэри хотела упрекнуть маму в том, что та сдалась, не пытается бороться. В Корее она так и поступила, когда отец впервые рассказал о своих планах. Мэри знала, что маме идея не нравилась, она подслушала их ссоры, но потом мама сдалась, как всегда, как сейчас.

Мэри промолчала. Она сделала шаг назад и прищурилась, чтобы лучше рассмотреть маму – женщину, у которой слезы текли между сжатыми в молитвенном жесте пальцами. Она отвернулась и вышла.

Мэри оставалась в магазине весь день, а Кэнги ушли отпраздновать выход на пенсию. Она была разочарована в матери, но не могла не отметить ловкость и энергию, с которой та управлялась с магазином. Мама училась этому всего две недели, но уже знала большинство покупателей, приветствовала их по имени, расспрашивала об их семьях – все по-английски, хотя и запинаясь, с акцентом, но все же лучше, чем могла бы сама Мэри. Она во многом вела себя с покупателями по-матерински: предугадывала, что им нужно, поднимала им настроение своим ласковым, почти кокетливым смехом, в то же время сохраняя при необходимости твердость, например, когда приходилось напоминать некоторым покупателям, что на продовольственные карточки нельзя приобрести сигареты. Наблюдая за матерью, Мэри подумала, что той здесь, похоже, нравится. Не поэтому ли они здесь остались? Потому что управление магазином лучше тешило ее самолюбие, чем просто роль матери?

Уже вечерело, когда вошли две девочки. Младшей было лет пять, старшая – ровесница Мэри. Мама мгновенно отперла дверь.