Анатолий Агарков - Сейфула

– Вы крепкий парень, я заметила. Вам приходилось с кем-нибудь драться?

– Много раз… и даже не пустыми руками.

– Как это?

– Палкой, кастетом, дужкой кровати или заточкой…

– Заточка это что-то типа ножа? Так вы же могли убить человека.

– Убить можно и кулаком…

– Я бы не хотела быть мужчиной…

– Так и не все мужики дерутся – иные в милицию звонят.

– М-да… Теперь уже не стреляются из пистолетов, как раньше… по-благородному. А вы умеете стрелять?

– Из пистолета? Никогда в руках не держал. Из ружья могу.

Ее серьезный вид при таком разговоре, несколько удивил Сейфулу – зачем она его о таких вещах пытает? Он чувствовал, что не для этого она пришла к нему в начале ночи в домашнем халате, под которым угадывалось обнаженное тело. Но не находил слов, чтобы завлечь ее в объятия.

– Спокойной ночи, – сказала Анна Михайловна, но не двинулась с места.

В темноте террасы лицо ее трудно было разглядеть – волнуется она? грустит? чего-то ждет от него? Если бы Кашапов был постарше и имел побольше опыта общения с женщинами, может быть, он разгадал причину ее ночного визита. Хотя, конечно, он догадывался… Что-то ему в душе подсказывало…

Но не было самого главного – отправной точки.

Сейфула вдруг ужасно покраснел – хотя кто бы заметил в такой темноте! – чуть отступил назад и вдруг охрипшим голосом выдавил:

– Иди ко мне.

Анна Михайловна пожала плечами:

– Я думала, ты не решишься.

Она больше ничего не произнесла, повернулась спиной и пошла в комнату. Уже в коридоре шедший следом Сейфула увидел – она развязывает пояс халата. На пороге одним движением сбросила с плеч одеяние, представ в полумраке во всем великолепии своей наготы. В следующее мгновение она юркнула под одеяло…

Кажется, сама темнота позвала его ласковым шёпотом: «Иди ко мне».

Анна спала, когда он ушёл из этого домика, как вор, не прощаясь – тихо ушёл, половицей не скрипнув. По дороге брёл словно сомнамбула, часто натыкаясь на лужи. Добрался до полустанка без всякой надежды на электричку. Но в той стороне, куда она шла днем, светился багрянцем горизонт – наверняка город.

Сейфула долго шел по рельсам, пока вдали не показались огни. А потом мелкие домишки окраины.

Нет, зря он ушёл. Какой страх, какая холера погнала его прочь?!

Теперь надо искать вокзал, как место на ночлег.

Он с рельсов сошел по нужде и притулился к забору. В доме за ним распахнулась форточка. И хриплый, прокуренный голос спросил:

– Чево ползаешь, вошь дровяная?

– Ничего. Спи давай, хозяин. Я проходом…

Зажёгся свет в маленьком окошке, потом тень его заслонила – хозяин разглядывал Сейфулу. А потом и просверк жёлтый лёг от входной двери, и калитка скрипнула. На мужчину глядел бородатый дед в ватнике, бязевых кальсонах и исподней рубахе – морщинистые ноги в резиновых калошах.

Может быть, он разглядел наколки? Может, просто учуял – звериным нюхом?! Густо прохрипел:

– Сиделец? Скитаешься? Нехде переночевать?

– Да.

– Заходи. До утра приму.

И широкую спину показал бесстрашно, зашаркал калошами по дорожке. В эти спину и ватник Сейфула спросил с наигранной дерзостью:

– А не боишься, дед? Придушу да ограблю.

– Всякой твари – свой срок! – откликнулся старик, не оборачиваясь. – А грабить можешь тока хрен свой, коли найдёшь. Больше нечего грабить у меня…

В сенцах хаты было тепло – видать, самодельное отопление с газовой печкой. Топчан, старое одеяло, подушка серой ткани.

Старик морщинистой рукой показал: «Вот для тебя» и прибавил:

– В избу не ломись. Глуховат я, да и сплю крепко.

И скрылся за тяжелой дверью, наглухо задвинув щеколду.

Утром хозяин пригласил разоспавшегося Сейфулу к столу. Глазунья со щедрыми шматами сала, маринованные огурчики, дольки луковицы, черствый хлеб, самогон…

– Не беглый?

Кашапов предъявил справку об освобождении.

– Не нашенский, стало быть… Куда путь правишь?

– К корешу еду лагерному – может, подскажет, где какую работу найти; как с жильем устроиться. Домой… – Сейфула на миг задумался – …не хочу! Там мать, сестры замужние… правильные все – будут стыдиться, корить-совестить, а я уж не маленький…

– Бугай ты здоровый! За что сидел-то?

– Тебе правду сказать или соврать?

– Ну и молчи – меньше знаешь, крепше спишь… Ты наливай да пей, не стесняйся. Хоть дело твое и бесконечно важное – друга достичь, но я рассудил: у зятька моего на автостанции есть забегаловка придорожная, – старик скрипуче хехекнул, издав своеобразного тембра смешок. – «Вдали от жен» называется. Мог бы ты ему там сгодиться. Баил, что рук не хватает и толкового парня…

– Опять криминал? Нет, хватит. Против закона не пойду…

Старик игнорировал его вопрос.

– Ты не хватай вожжу, покуда не запряг… Быстрый какой. Ты теперь посиди за столом – поешь, выпей вдосталь и спать ложись. Внучок прибежит проведовать – он меня кажный день проведат – я его на лисапетке на автостанцию отправлю. Передаст, что надо – может, к вечеру и зять мой явится, коли соизволит… Он сам такие дела решает. Если сладите, будет тебе и ксива, и хаза, и дело с баблом…

«Черт!» – подумал Кашапов. – «Не этого ведь хотелось. Может, к Анюте снова вернуться? Да поди теперь не найти – удрал, как тать в нощи, не разбирая дороги…».

Тоскливо наплескал себе полстакана мутного самогона, выпил – ладно, посижу-подожду, может, сама судьба велит мне остаться здесь. Допью самогон, спать завалюсь…

Голову уж сносило.

Откуда-то издалека стариковский ворч:

– Жестокая наша страна! И люди все – сволочи! Чуть оступился человек и, ну, его всем миром травить – бессовестно, подлым образом прямо-таки преследуют. Было так, так и будет. Я тебе скажу – за границей все наоборот: там живут в свое удовольствие.

– А ты был за границей?

Дед заскрипел противным смешком:

– Телевизор смотрю.

– И что там показывают?

Лучше бы Сейфула не спрашивал.

Старик снова поплел свою агитацию:

– Хорошо за границей живут – лучше нашего. Нам далеко до них… А ты пей-пей, мало будет – еще принесу.

Сейфула чувствовал – еще глоток и никто ему тоже не нужен будет: ни Анюта, ни Гаврик, которого на зоне он звал «ацухой»… Что, теперь у него новый батяня будет?

Набычившись, посмотрел на хозяина – шею бы тебе свернуть, старый хрыч!

– Пей-пей, до вечера успеешь проспаться. Зять мой шибко не любит пьяных. Он отчаянных любит и послушных.

Сейфула послушно выпил. А старик опять засмеялся. Дальше все поплыло…

Очнулся Кашапов, как и предсказывал хозяин, под вечер. У топчана на табурете сидел незнакомый мужик – нерусский по виду. По бороде его роскошной с серебряной вязью седины можно было дать лет пятьдесят ему – но что-то подсказывало Сейфуле, что южанину этому лет сорок с небольшим. Об этом свидетельствовала кожа лица смугловатая, туго натянутая, чистая – почти без морщин. Прямой и красивый, с выпуклыми ноздрями нос рассекал лицо от большого лба, обрамлённого жёсткими чёрными волосами. Глаза чёрные смотрели тяжеловато, повелительно.