Анатолий Агарков - Сейфула

– Сейфула – самое русское имя, – съязвил Тимофей.

– На зоне меня Саней звали. Иногда даже Александр…

– В карты играешь?

– Да. Но игрок не азартный, если ты об этом…

Ираклий остановил машину у какого-то выхода из забора – с будкой, с тяжёлыми воротами. Заглушил мотор, заметил:

– Приживешься, бабла подкопишь, квартирку в городе купишь, женишься, детишки пойдут… Ты как насчет этого?

– Положительно.

– Голодал на зоне-то?

– Поначалу да, но в шакалы не опустился. Потом с Гавриком скорешились. Он цемент наловчился левачить. Водители цементовозов ему харч привозили, выпивку, шириво, сигареты… Сам только водочкой баловался, остальное зекам толкал. Когда откинулся, мне свои связи передал. Жить было можно.

Спутник его молчал – сидел, неподвижно. А затем снова задал неожиданный вопрос.

– Человечину жрут на зоне?

– Не слыхал.

– Значит, по-божески сидел. Общий режим?

– Ну, не химия, точно.

– Тесть мой рассказывал: жрали они человечину-то, – вдруг сказал Ираклий.

– А я заметил, что он из бывших.

– Он и на фронте побывал… в чернобушлатниках.

– Морская пехота?

– Если бы… Штрафная рота.

Сейфула вдруг пожалел, что мало с дедом поговорил – вон какая у него биография оказывается… А теперь ниче – дочь есть, внуки, телик смотрит, о загранице мечтает – прижился на воле старый хрыч.

После новой паузы Ираклий вдруг заявил:

– Человек, способный есть человечину, многое может.

Сказал и многозначительно замолчал.

Сейфула, удивившись, заметил:

– Ты так говоришь, будто шашлыки в твоем придорожном заведении подают из людины.

Он даже сказал «из людыны» – будто хохол или бульбаш.

– Ай да башкир! – гортанно расхохотался Ираклий. – Вы же собак жрали, когда к вам стрельцы из Московского царства нагрянули.

– Я русский, – твердо сказал Кашапов; впрочем, сказал без всякой обиды.

Ираклий согласно кивнул. Резко открыл дверцу, уронил: «Я скоро, жди!» – да исчез в дверях, над которыми Сейфула заметил вывеску: «ПГКХЦ. Проходная №2». Напротив улицу окаймлял густой кустарник, из-за которого ощутимо пахло мокрой гнилью.

…Он сидел, напряжённо размышляя над этим поворотом его и без того извилистой линии судьбы. Голова уже очистилась от последних паров алкоголя, остатки похмелья ушли – можно и подумать.

До чего же этот Ираклий – странный человек. Сколько у него там кровей намешано? Грузинская, цыганская, да и русская – наверняка. И эти неожиданные переходы – то говорил тяжко, увесисто слова лепит, как болванки, а то зубами белыми сверкает, смеётся. Кто он? Что принесёт Сейфуле?

Так и не придя ни к какому выводу, Кашапов осторожно потрогал иконку на приборной доске – Николай-Чудотворец. Такой же седобородый и благостный с виду, как приютивший его дед. Кстати, он ведь так и не узнал, как зовут хлебосольного хозяина этой хаты!

Хозяин, хозяин… Мысли сами собой перетекли к недавнему прошлому.

Тот, кто не был на зоне, никогда не сможет понять человека в ней побывавшего. Тот, кто не покидал её, отсидев полный срок, никогда не поймет вкуса свободы. Когда лязг замков на стальных дверях звучит музыкальным сопровождением. А справка об освобождении дороже денежной купюры любого достоинства.

Прощай Калачевка!

Сейфула не был ни сентиментален, ни глуп, ни слаб, а все равно цепляло – пьянил воздух свободы. И весеннее солнце приятно ласкало.

В этой зоне Кашапов провел все четыре присужденных года. И вот вышел на волю.

Суд и срок за, казалось бы, обычную драку, но с тяжкими телесными… Тогда это было для него шоком. Он был сыном учительницы и у всех на виду в маленьком шахтерском поселке Роза.

Куда теперь ехать? От него открестились и мать, и сестры – за четыре года ни одного письма. Нет у него теперь дома родного. С этим все ясно…

По щеке невольная покатилась слеза. Сейфула смахнул её, поморщился и вернулся к своим мыслям.

Обида была на весь белый свет. Он худа никогда не желал и не делал людям, а они платят черной неблагодарностью.

А потом подумал, что лицемерит даже перед самим собой. Лгать и лицедействовать Кашапов научился на зоне – без этого там не выжить. Выходя на свободу, надеялся завязать с буйной молодостью и перековать себя в солидного человека при бабках.

Но как?

За свою недолгую жизнь Сейфула Кашапов никого не обокрал, не ограбил, не убил. Сделал, правда, одного урода морального физическим калекой, но по заслугам того…

Ладно, что было, то было, и быльем поросло – он отсидел свое: как дальше жить?

И вот он отправился в Миасс к бывшему «ацухе» по зоне Гаврику – впрочем, тот звал, выходя на свободу. Здесь никакого волюнтаризма. Но вот Ираклий-«грызун» и его предложение – зачем это ему? Разум молчал, интуиция правит балом: останемся, посмотрим, а не понравится – двинем дальше.

Он принял внезапное, немотивированное решение, и судьба его изменилась.

Показался Ираклий…

Вывеска на заведении так и гласила: «ХАРЧЕВНЯ». Ещё ниже рассыпались буквы игривого названия – «ВДАЛИ ОТ ЖЁН».

Вдали, может быть, и вдали – да только автостанция почти рядом, через пятачок; по трассе ползёт транспорт, ныряет под железнодорожный путепровод метрах в пятистах; а с другой стороны виднеются мост и городская улица с серыми пятиэтажками.

Хороша «харчевня» – что сказать!

Еще удивлял рекламный щит с Мэрилин Монро – в той самой знаменитой позе, когда расклешенное платье ее взметнулось от колен на плечи, а она сама очаровательно улыбнулась в кинокамеру.

Три фуры и две легковушки уже табунились под очаровательной кинозвездой, обозначая гостей заведения.

Но иномарка хозяина, объехав здание, остановилась у чёрного входа. Здесь тоже постройки, окружают двор – сарай для хозяйственных инструментов, прицеп рефрижератора на кирпичном фундаменте, бугор с трубами и дверью полугоризонтальною – подвал-хранилище овощей; будка собачья, из которой лениво вылез огромный лохматый пес кавказской наружности.

Ираклий по-хозяйски вошёл в дверь служебного входа. А Сейфула вылез расправить члены и промяться по двору.

Пес глухо рыкнул – какого, мол, хрена тебе здесь надо?

Вышла невысокая, круглолицая, полная женщина. Прошла, звеня ключами, выбирая нужный, к двери в подвал – открыла-сняла замок и распахнула ее.

– Ну, чего стоишь? Таскай сюда ящики.

Сейфула подцепил сразу несколько штук и, проходя мимо женщины в подвал, бросил на ходу:

– Меня Саня зовут.

– А я Маруся, – ответила та. Спустилась вслед за ним и, поглядывая на этикетки, стала сортировать коробки по стеллажам.

Закончив работу по разгрузке машины и расфасовке коробок, Маруся улыбнулась Сейфуле:

– Вы наш новый охранник? Вам здесь понравится: пусть трасса и гарь машинная, а все равно вокруг лес – это зелень и воздух чистый. Улыбка у вас хорошая. Я люблю людей застенчивых, но… – он помедлила, подыскивая слово. – Но надёжных.