Татьяна Ван - Театр тьмы

Джон дочитал новость и медленно перевел взгляд на незнакомца. Тот ухмыльнулся и отшвырнул газету, как нечто заразное, что могло проникнуть в его кровь через кожу и заразить. Потом он поправил воротник пальто. Хватило секунды, чтобы Джон заметил на его шее черно-красное пятно. Парень прильнул к лобовому стеклу и тяжело вздохнул. На шее незнакомца были набиты две черные омерзительные театральные маски, объятые огнем.

«Полыхают как грешники в аду», – ужаснулся Джон. Но стоило ему подумать об этом, как одна из масок посмотрела на него в упор и злобно ухмыльнулась.

– Ну, вот и все! – объявил Алан Райли, усаживаясь на водительское сиденье. – Если бы не ты, управились бы без потерь.

От неожиданности Джон вскрикнул, но спохватился и зажал рот рукой. Его кожа покрылась мурашками, а зрачки расширились.

– Ты что, совсем обезумел?! Зачем так кричать! – возмутился Алан, с тревогой и злостью глядя на сына.

– Па, там странный человек, – прерывающимся голосом сказал Джон, показывая на незнакомца – тот все еще с презрением смотрел на выброшенную газету. Маски на его шее больше не двигались, и Джон засомневался, а правда ли одна из них ухмылялась?

– Что? Какой еще человек? – не понял Алан и посмотрел в направлении, куда указывал Джон. Но никого на дороге не оказалось. Только пыль кубарем неслась по улице.

– Исчез, – в ужасе вскрикнул парень, не в силах оторвать взгляд от места, где еще секунду назад стоял джентльмен. Тело Джона налилось свинцом, горло стянул страх.

Алан отвесил Джону подзатыльник:

– Хватит издеваться надо мной! Что с тобой сегодня? У нас еще несколько магазинов, а ты отвлекаешь. Еще и погода такая противная… Успеем ли в Кеннингтон до ливня?

Алан Райли завел двигатель, и приятный шум разлился по салону. Под легкое тарахтение машина сдвинулась с места и, отъезжая от газетной лавки, проехалась по газете, которую еще минуту назад держал в руках джентльмен в черном пальто.

Машина оставила на заголовке отпечаток шин. Но буквы все равно читались ясно: «Убийство: на улице Грэйт-Гилфорд найдено тело журналистки «Дейли мейл» Эмили Томпсон».

Порыв ветра подбросил газету, и она продолжила путешествие по улицам Туманного Альбиона.

Лондон, наше время

Еще в средней школе, когда мои познания в области СМИ были микроскопическими, я поставила себе целью стать журналистом. В то время как отец называл журналистов лжецами, стервятниками и подхалимами, я спорила с ним, считая людей, работающих в СМИ, вершителями правосудия. Нет, я не путала СМИ с судом. Скорее ставила их на одну планку.

– Они готовы перегрызть горло кому угодно, лишь бы войти в топ новостных агентств, – как-то раз с брезгливостью сказал мне отец.

Кажется, это был 2007 год. Я недавно отпраздновала одиннадцатилетие, и родители думали, что с началом подросткового периода мечты о журналистике покинут меня и я гордо заявлю, что пойду по стопам отца – по дороге, усеянной деньгами. Стану, как и он, управляющим в банке в родном Бирмингеме, буду носить офисную одежду и каждый вечер при свете ночника подсчитывать расходы за день. Они возлагали на пубертатный возраст, в который я вступала, большие надежды, не подозревая, что их мечтам не дано осуществиться.

С детства я была равнодушна к деньгам и никогда – к правде. В двенадцать, тринадцать и даже пятнадцать лет я не понимала, почему люди с ума сходят из-за своих сбережений, хотя вокруг столько вещей, на которые пора бы уже обратить внимание. Например, на правду и справедливость. Я недоумевала – почему мало кто возносил их ценность к небесам, в отличие от денег. А иной раз и вовсе думала, что они заботят лишь меня, журналистов и судей (и то последних не так сильно).

Точно не вспомню, когда во мне проснулись задатки журналиста-расследователя, но справедливость волновала меня с пеленок. В детском саду я не умела излагать мысли на бумаге, зато была острой на язык и обладала задатками следователя. Раз за разом выводила детсадовских хулиганов на чистую воду, выясняя, кто совершил преступление, проводила опросы местных зевак (ими были те, с кем я сидела за одним столом, выпивая молоко после тихого часа) и всеми силами доказывала невиновность тихих детей, которых вечно подставляли задиры.

– Не Дэвид подложил миссис Остин кнопку на стул. Это дело рук Гарри, – серьезно объявляла я после многочасового расследования.

Моей гордостью стало расследование, когда я нашла маленькую Люси – белокурую куклу с бантиком на розовом платьице. Целый день я опрашивала ребят, пытаясь зацепиться за след «преступника». К вечеру дело было раскрыто, а виновник – известный в нашей группе хулиган Пип – отдал куклу хозяйке.

В садике меня называли маленьким детективом, не понимая, что душа у меня лежит к другому, но схожему делу. Да и мама, дочь русской эмигрантки и домработница со стажем, прежде чем я громко заявила, что буду журналистом, спросила: «Сара, доченька, ты хочешь стать полицейским?» На что я ответила: «Нет, я не хочу умирать!» А потом расплакалась, думая, что никогда не смогу помочь людям, раз не хочу погибать на задании. Мне казалось, что все полицейские неизменно попадают под пули. Тогда я еще не знала, что многие журналисты – тоже.

Так шло время: я перешла в школу, без проблем окончила первые классы и все больше очаровывалась журналистикой. И все же она казалась мне другим миром. До одиннадцати лет я не относилась к ней серьезно и не представляла, кем хочу стать в будущем.

Даже тесты с громкими названиями в духе «Сейчас ты узнаешь, кем станешь через 10 лет», которые мы проходили в школе чуть ли не каждые полгода, не давали мало-мальски адекватных результатов.

«Вы – прирожденный строитель», – выдал один из таких тестов, после чего я совсем отчаялась найти профессию по душе. Тогда-то я и поняла, что мои детские расследования грозят перерасти в дело всей жизни. Недолго думая, я поставила перед собой цель: стать тем, кто избавит мир от лжи и сделает его лучше и честнее. Отцу это пришлось не по душе, и он стал давить на меня, склоняя в сторону банковского дела, ставя журналистов в один ряд с уборщиками туалетов и бог весть чем еще. Я выслушивала его с титаническим спокойствием, не собираясь отступать от намеченного плана. Сдаваться – не моя философия.

После школы я уехала из родного Бирмингема в Лондон, мечтая стать журналистом с большой буквы. Провожала меня только мама. Она обняла на прощание и сказала, чтобы я была осторожна, потому что Лондон – загадочное место.