Tais - А&В. Бабочка

– Спать, – приказал Дэн. – И если ты еще раз будешь вытворять что-то подобное в этой квартире, получишь куда большие повреждения. Ты меня поняла?

В ответ была тишина, она лишь испуганно глядела на него.

– Я не слышу!

– Ага, – тихонечко сказала она.

– Громче!

– Да, поняла, – ответила она сквозь слезы.

– Замечательно. Спокойной ночи.

Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, и улегся на свою постель. Сон никак не хотел приходить. Проворочавшись с полчаса на кровати, он встал, пошел на кухню, достал сигарету из своей заначки. Медленно и с удовольствием затянулся. Лениво перевел взгляд на часы, что проецировались на холодильнике. 03:02. Потом взглянул на улицу. Ливень не утихал, все так же яростно стуча.

Спать ему не давала огромная палитра эмоций, бушующих в душе. И радость из-за того, что он, наконец, смог прекратить этот беспредел дома. И отвращение от зрелища, что он застал, и которое всколыхнуло давние воспоминания о таких же гадких инцидентах. И страх от того, что его мать может как-то наказать. Не физически, сегодня он убедился, что она на это не способна, а как-то еще. Например, настучав отцу или, что еще хуже, сняв побои и обратившись в полицию.

Он смотрел на дождь и почему-то это его успокаивало. В голову полезли воспоминания о том, как его мать оправдывалась перед отцом после своих похождений. О, как искусно иной раз она врала! Так, что даже Дэн порой верил. Идеально отыгрывала свою роль. Настоящая актриса.

«Актриса…».

Он вспомнил, что сегодня натворил с Лилит. «У меня никого кроме тебя не было!» – сказала она. «А что, если это ложь?» – подумал Дэннис. «Что если она поступает со мной так же, как и эта шлюха с моим отцом? Вдруг она не отвечает не потому что обижена, а потому что сейчас ублажает другого?». Он сжал челюсти до скрежета. «Нет, нет и нет! Она так со мной не поступит. В конце концов, она ведь, действительно, не дала повода так о ней думать. Она верна мне и точка!». Но как бы он себя не убеждал в этом, зерно недоверия надежно поселилось в его душе и начало пускать свои корни.

Он разглядывал эту картину уже, наверно, раз сотый. Безликий, до скрежета в зубах пресный пейзаж. Нигде не было указано ни названия, ни автора, написавшего картину, но он был стопроцентно уверен, что название у нее – «Рыбацкая деревушка». Узкая чуть заболоченная речка прорезалась через холмистые берега, на которых росли крупны ивы, свесившие свои ветви к самой воде. На переднем плане дряхлая деревянная весловая лодка, брошенная на одном из берегов. Из нее торчал кусок столь же дряхлой рыбацкой сети. Чуть поодаль виднелось скопление деревенских избушек. А дальше, уходя в перспективу, только река и ивы. «Скукотень» – промелькнуло в его голове. И ведь не сказать, что картина эта написана бездарно, скорее наоборот, хоть он и мало что в этом смыслил, но безупречное качество работы хорошо видно. Просто сюжет выбран настолько избитый, что интерес к ней пропадает при первом же взгляде на нее. «А я вынужден был на нее смотреть каждое воскресенье на протяжении целого месяца…».

– Александр, вы меня слушаете? – спросил его мужчина, сидящий напротив, запрокинув ногу на ногу.

Лениво Новак перевел взгляд с картины на собеседника. Перед ним сидел молодой мужчина, на вид лет 28-30, длинный и худой, чем сильно напоминал ему одного монстра из детских сказок – слендермена. У него были какие-то неестественно длинные худые ноги и руки, которые оканчивались такими же странными бесконечно длинными и костлявыми пальцами. Губы его были настолько узкими, что иногда казалось, что их у него вовсе нет. На носу сидели изящные очки в квадратной оправе, которые то и дело сползали, и хозяин поправлял их одним своим длинющим пальцем. Этот жест он проделывал за час минимум раз десять с быстротой и странной элегантностью. На голове у него как всегда идеально уложенные темно-каштановые волосы, а на теле – безупречно подобранный наряд. Сегодня это белоснежная рубашка, торчавшая из бежевого вязаного кардигана, светло-коричневые брюки, явно недешевые кожаные ботинки и завидный аксессуар в виде наручных часов одной из самых дорогих марок с кожаным ремешком в цвет ботинок. Даже Новак, будучи особенно придирчивым к мелочам, положительно оценил его вид.

– Конечно, я вас слушаю, – спустя секунд десять он все таки ответил.

– Давайте еще раз обсудим завтрашний день.

– Мы вроде уже все обсудили.

– Мне кажется, вы со мной не до конца откровенны. Вы сказали, что по поводу завтрашнего дня у вас нет никаких страхов.

– Это так.

– Вы в этом уверены? – сказал он и поправил свои очки.

– Абсолютно, – вновь соврал он.

– Мы не добьемся никаких результатов, если вы не будете честны. Как я ранее говорил, все, что сказано в этой комнате, из ее пределов никогда не выйдет.

– Если я уже несколько раз повторил, что ничего меня в завтрашнем дне не пугает, может, стоит мне поверить? – настойчиво парировал Новак.

Он не чувствовал к своему психотерапевту неприязни или враждебности, даже наоборот он был ему симпатичен и внешне, и характером. Рядом с ним он испытывал странное чувство родства. Они были очень с ним похожи, начиная от странного внешнего вида, заканчивая проблемами со здоровьем. И что тут скрывать, его действительно тянуло с ним пообщаться в неформальной обстановке. Где-нибудь в пабе, например. Но встречались они только по воскресеньям, и каждый отыгрывал свою роль. Новак – упрямого пациента, нежелающего принять свой «недуг». А он – надоедливого врача, который хочет вылечить больного, пусть и против его воли. Ни одному, ни другому эта роль не нравилась.

После случая в ванной Новак был обязан сначала в течение месяца отлежать в психиатрической больнице, а потом регулярно посещать психотерапевта. Конечно, в истории болезни у него теперь числилась попытка самоубийства. Несмотря на все его возражения, психиатр в больнице решил, что все это была именно попытка суицида, просто Новак подошел к этому вопросу несколько неординарно. И его никто не стал слушать, когда он сказал, что, если бы он желал покончить с жизнью, то подошел бы к этому вопросу более основательно, не оставив себе никакого шанса на выживание и тем более не обращаясь в скорую помощь. Но от него лишь отмахивались, мол, не ври. Насильно его уложили в больницу и стали лечить от «суицидальных наклонностей». С его точки зрения, они пытались лечить здорового человека, так как он себя больным не считал. Он считал себя нормальным. Если и винил себя в чем-то, то только в неосторожности, но отказываться от этого занятия он не собирался. «У каждого свой способ развеяться. Кто-то с парашютом прыгает, кто-то в горах лазает, кто-то с акулами плавает. Так почему же только мой способ снять стресс считается ненормальным?» – говорил он каждый раз себе, как слышал очередной упрек в свою сторону. Матери, к его огромному облегчению, ничего не сказали. Они не могли раскрыть конфиденциальную информацию о пациенте, который находится во вменяемом состоянии и не дал им на это согласия. Он ей наговорил, что уехал в санаторий по бесплатной внезапно свалившейся на голову путевке от школы. Как ни странно, она поверила и с расспросами не приставала.