Ширли Джексон - Птичье гнездо

В этот раз она охотно согласилась на гипноз и без труда погрузилась в привычную дремоту. Я, как и прежде, начал с вопросов, кто она и где живет, – мисс Р. отвечала быстро, слегка улыбаясь, и мне радостно было видеть ее такой.

– Как вы решили сегодня – будете меня слушать?

– Конечно, – удивленным голосом ответила она.

– А вчера не стали.

– Я? Не может быть.

Я открыл вчерашние записи и прочел ее слова: раз она не может меня увидеть, то и слушать не будет. Пока я читал, она опять подняла руки и принялась тереть лицо.

– Можно мне открыть глаза?

– Нет, я настаиваю. – Немного помолчав, я повторил вопрос: – Вы будете меня слушать с закрытыми глазами?

– Видимо, придется, – огрызнулась она. – Вы ведь не оставите меня в покое.

Я нахмурился, на мгновение сбитый с толку ее словами. То, что случилось потом, я до сих пор считаю самым сильным потрясением в своей жизни.

Я сидел, как обычно, на стуле рядом с креслом мисс Р., придвинув к себе небольшой столик, чтобы можно было делать записи. Мисс Р. лежала в кресле, откинув голову на подушку и положив ноги на скамеечку. Помню, я смотрел на девушку в полумраке комнаты и отчетливо видел бледное лицо на фоне темной обивки и лучик света, что упал на него, пробившись между задернутыми занавесками. Лицо было слегка повернуто ко мне, губы разомкнуты в полуулыбке, глаза, естественно, закрыты. Руки, по-прежнему сплетенные, лежали на груди – прямо Спящая красавица, по-детски залюбовался я, хотя теперь не понимаю, как она вообще могла показаться мне красивой. И вдруг на моих глазах нежная улыбка превратилась в ехидную ухмылку, веки задергались, пальцы судорожно сцепились, и моя пациентка, запрокинув голову, захохотала злобным, грубым хохотом. Когда вместо умиротворенного лица мисс Р. передо мной предстала эта дьявольская маска, я успел подумать только: это не может быть мисс Р., это не она…

Несколько секунд – и все закончилось. Хохот смолк, и девушка робко повернулась ко мне:

– Пожалуйста, можно я открою глаза?

Я тотчас разбудил ее и, потрясенный уродливым зрелищем, смог только попрощаться. Думаю, она чувствовала мое недовольство, – повторюсь, я был потрясен и даже сейчас, когда пишу эти строки, прихожу в ужас. Я увидел чудовищную ухмылку дьявольского отродья, и, да помогут мне небеса, с тех пор я видел ее тысячу раз.

Мне нездоровилось, и два следующих приема пришлось отменить, поэтому снова я увидел мисс Р. только через неделю. Я поприветствовал ее и даже не понял, а почувствовал, как много мы упустили за это время: неуверенная походка, мрачный голос – передо мной опять была прежняя мисс Р. Я говорю «почувствовал», потому что, стоило мне взглянуть на нее, перед глазами тотчас возникла дьявольская ухмылка, и теперь уже я, как прежде мисс Р., смотрел на ножку стола, ковер, какие угодно предметы – лишь бы не видеть ее лица. Она же не находила себе места, призналась, что опять страдает от головной боли. Мне стоило огромных усилий погрузить девушку в транс, возможно, из-за собственного страха вновь услышать издевательский хохот. Встреча получилась короткой: я только сделал ей обычные постгипнотические внушения и тут же разбудил. Я еще не до конца восстановился после болезни и не мог работать в полную силу.

В следующий раз мы добились бóльших успехов. Я наконец избавился от навязчивого беспокойства, которое во мне поселила болезнь, и был готов к встрече с мисс Р., какое бы обличие она ни приняла под гипнозом. Кто растревожил демонов, тому с ними и бороться. Впрочем, все прошло достаточно гладко: мисс Р. почти сразу погрузилась в сон, и мы с Р2 возобновили беседу о ее тете, о доме и о работе в музее. Пару раз она жалобно просила разрешения открыть глаза, но я был непреклонен, и просьбы прекратились. Когда сеанс закончился, несмотря на некоторую напряженность между нами, о причине коей бедняжка, боюсь, даже не подозревала, в ее прощальных словах я уловил прежние дружелюбные нотки. Р2 необыкновенно мила – записал я в тот день. На ней было голубое платье, которого я раньше не видел, слишком светлое для мисс Р.

Однако мы, похоже, не могли сделать шаг вперед без шага назад. Всякий раз, когда я находил повод поздравить себя с наметившимся улучшением, у меня тут же появлялся повод для отчаяния. Стоило мне отметить перемены в поведении Р2, на следующий прием мисс Р. пришла в таком состоянии, что я не услышал от нее ни единого слова, не говоря уже об ответах на вопросы. О гипнозе не могло быть и речи, а отпустить пациентку в слезах я бы себе не позволил. Пришлось дать ей успокоительное. Оставив мисс Р. лежать в кресле, я занялся своими делами. Спустя некоторое время, когда нервное возбуждение спало, я повернулся к ней и ласково спросил:

– Что вас так расстроило, дорогая мисс Р.?

Утирая платком вновь набежавшие слезы, она протянула мне письмо. Я взял его, растерянный не меньше мисс Р.

– Мне прочесть?

Она кивнула.

Я пошел к столу за очками, поднес письмо к свету и начал читать вполголоса:

«Уважаемый мистер Олтроп!

Несмотря на то, что ваша коллекция спичечных коробков представляет большой интерес, Музей искусства и естественных наук Оуэнстауна – некоммерческая организация, которая финансируется за счет пожертвований и имеет право принимать экспонаты только безвозмездно. В этой связи с сожалением вынуждена сообщить, что ты глупая глупая дурочка и пожалеешь когда я тебя поймаю…»

– И правда, – сказал я, – очень странно.

Письмо было напечатано на машинке – до строчки, которая начиналась словами ты глупая глупая . Остальное приписали карандашом, жирно, некрасивым почерком с разбегающимися буквами.

– Очень странно, – повторил я.

– Я напечатала его утром, – заговорила мисс Р. – Оставила на столе, чтобы закончить после обеда, а когда вернулась, увидела это и…

– Тише, мисс Р., прошу вас, успокойтесь.

– Я не хочу, чтобы он получил это письмо. Мистер Олтроп.

– Разумеется. Так вы говорите, что обнаружили письмо, когда вернулись с обеда?

– Оно лежало на том же месте.

– Прошу прощения, дорогая мисс Р., но, возможно, кто-то из коллег хочет вам навредить? Выставить в невыгодном свете перед начальством?

– Не думаю. Я не знаю, кто мог такое сделать. Большинству из них все равно, работаю я или нет.

– Ясно.

Мне очень хотелось поговорить с дружелюбной Р2, чтобы она подтвердила мнение Р1 о ее коллегах, однако для общения с Р2 сейчас явно было неподходящее время, и мне пришлось довольствоваться тем, что могла рассказать Р1. Я подробно расспросил девушку: какой у нее кабинет, заходят ли туда другие сотрудники, во сколько она выходила на обед, даже кто такой мистер Олтроп, которому она писала. О мистере Олтропе она знала только то, что ей поручили ответить на его письмо стандартным отказом, и то, что теперь ответ придется перепечатать. Последнее, даже с учетом любви мисс Р. к порядку, явно не стоило таких переживаний. Она повторяла, что мистер Олтроп не должен получить это письмо, хотела – я никогда не наблюдал у Р1 столько решимости – забрать его с собой и спрятать, ведь если ошибку никто не видел, о ней никто и не вспомнит. Я улыбнулся ее детской логике, хотя согласился, что письмо следует переделать, и предложил вместе подумать, как объяснить задержку начальству.