Ида Миллер - Инициатива наказуема

Часть 1. Мата Хари

Глава 1

Счастливейшие из людей те – кто не имеет секретов. Жизнь легка и в радость, когда тебе не нужно ничего скрывать, когда не нужно думать о том, как спрятать свой секрет еще глубже от окружающих или как выкрутиться в случае прокола. Каким образом встать, сесть, говорить – главное, не выдать себя и даже не допустить у человека мыслей, которые могли бы навести на твою тайну, – вот, к чему сводится жизнь, когда большие и маленькие секреты пронизывают тебя насквозь.

Когда я была малышкой, было очень популярно иметь свои тайны. Мы с подругами вели специальные дневники, где записывали свои переживания, оформляли их красивыми наклейками, лентами и блестками. Что это были за запретные сведения? Например, там мы писали, что съели конфету со стола без разрешения или что не почистили зубы на ночь. Мы лгали и всячески сопротивлялись правилам, навязанным нашими родителями, чтобы выглядеть в глазах друзей и собственных более самостоятельными и свободолюбивыми. Конечно, сейчас, это видится ерундой, а нечищеные зубы катастрофой для здоровья.

Через каждый возрастной этап жизни события прошлого кажутся либо позорно смешными, либо до ужаса стыдными.

В средней школе, например, я скрывала, что пробовала курить. Узнай об этом мама, то отшлепала бы меня ремнем без всякой жалости. Примерно тогда же меня обвинили в краже карманных денег у одноклассника, которые я, естественно, не брала. Я так сильно переживала из-за этого, пока не выяснилось, что одноклассник, их сам потратил и выдумал кражу, обвинив в этом человека, чья семья, вот удача-то, еле сводит концы с концами. Об этом я тоже никому не сказала, потому что мать бы расстроилась.

Моя семья никогда не хватала звезд с неба, но в конце средней школы начался апогей финансовых трудностей. Отца сократили, он долго нигде не мог устроиться и с горя начал пропивать наши сбережения. Мать вообще не окончила институт, да и, если честно, работать она не особо любила, а отсюда и хранительницей домашнего очага была весьма посредственной. Я завидовала своим одноклассницам, чьи матери учили их печь вкусные пироги, заплетали красивые косы и даже водили в театры и прочие приличные заведения. Моя родительница большую часть времени проводила за телевизором, в школу она мне не давала ничего сытнее бутерброда с сыром, а карманных денег выделяла, только если я получала хорошие оценки на контрольных. Поэтому, когда в нашей семье все стало совсем плохо, она даже с места не сдвинулась и на запои отца смотрела сквозь пальцы. Надо сказать, что я ее вовсе не виню. Таким она была человеком, ленивым и инфантильным, и считала, что моим воспитанием должны заниматься учителя, правительство, улица, телевизор, но только не она. Иногда мне казалось, что я приемная, но на общих фотографиях все-таки находила подозрительно схожие черты лиц моего и родителей, и тревоги отступали.

Все детство я жила в каком-то странном вакууме из стабильности и думала, что как было, так и будет всегда. Смотря на своих отца и мать, я даже не задумывалась, что, может, стоит подыскать подработку, или попробовать обратиться к классному учителю, чтобы нам, как малоимущим, оформили какие-нибудь выплаты. Мне думалось, что этот бутерброд с сыром – это то, что я заслуживаю. Ни больше, ни меньше. Не бывает других бутербродов: ни с колбасой, ни с маслом, ни, боже упаси, с котлетой. Вся моя Вселенная строилась на этом принципе и была по-своему верной. Я не стремилась к недостижимым высотам, но и не сетовала на судьбу. Наверное, это была определенная психологическая защита, чтобы не слишком переживать из-за прорвавшегося в капиталистически построенные слои населения социального неравенства, породившего то, что человек, неспособный позволить себе модный гаджет, не имеет права даже приближаться к тем, кто его позволить мог. Короче, от меня ничего не требовали, и я ничего ни у кого не просила.

Но продолжалось это не так уж долго.

Все изменилось, когда пришла пора выбирать: остаться в школе, чтобы доучиться и поступить в университет, пускай даже в долг, либо сразу пойти работать. Родители вдруг встрепенулись и решили, что если я просижу штаны кассиршей в супермаркете, то точно в люди не выйду, поэтому решено было поступить в колледж с уклоном в точные науки. Конечно, у них был свой корыстный интерес, который я не сразу разгадала: они избавляются от лишнего рта, да еще и приучают его к самостоятельности.

В течение месяца я полностью переехала в город к младшей сестре моего отца Рите Сайкс. Не сказать, что она была очень этому рада. Она имела полное право меня не пускать, так как мою мать немного презирала и меня за глаза считала такой же, ленивой и глупой. Отцу удалось ее уговорить, да и какие-то два года особой роли не делали. Основным ее условием было, чтобы я устроилась на работу и питалась за свой счет. Я это прекрасно понимала и, внемля требованиям, устроилась на полставки в книжный магазин, где занималась тем, что упаковывала покупки по Интернет-заказам в пакеты и коробки. Было скучно, но после первой зарплаты мои глазки загорелись, я втянулась и стала ходить на работу с большим рвением. Часть заплаты я отправляла родителям, остальное тратила на себя. Тогда-то я почувствовала вкус денег и узнала, что бутерброды, оказывается, бывают многослойными, с разным хлебом, с овощами, соусами и мясом.

Рита видела, что я не доставляю ей особых проблем и вскоре стала лучше ко мне относиться, тем более, я всегда после получки покупала ей баночку пива. Она расплывалась в улыбке и говорила, мол, ты, Адена, мое лучшее вложение.

Когда осенью началась учеба, не произошло ничего особенного. Я ни с кем крепко не подружилась, но приятельницами обросла. Одногруппники и учителя порывались затащить меня в какой-нибудь кружок самодеятельности, но я решила, что надо сосредоточиться на учебе, сдать экзамены и стать, наконец, банкиршей или финансисткой какой-нибудь, – что угодно, лишь бы больше никогда не есть пустые бутерброды с сыром.

В тот период появилась еще одна моя большая тайна: очаровательный бариста из кофейни напротив колледжа. Цены там были невысокие, поэтому мои набеги на это место во время его смен не сильно сказывались на кошельке. Все, что я о нем знала, это его имя на бейджике – Майкл. Реально оно или нет, не в курсе, хотя, меня это мало интересовало. Улыбчивый юноша немного старше меня всегда с шуткой и прибауткой обслуживал нас, хохочущих от его высказываний, первокурсниц. Я смеялась вместе с остальными и с обожанием рассматривала его большие карие глаза, густые черные кудри и щетину, которая россыпью маленьких черных точек покрывала его подбородок. Сердце мое билось так сильно, когда он протягивал мне цветастый пластиковый стаканчик и как бы случайно слегка дотрагивался пальцами до моих ногтей, после чего обязательно извинялся.