Сергей Ермаков - Пока падали звёзды

Как я поняла тогда, до того, как превратиться в тех, кем мы являемся сейчас, мы уже были формой энергии и составной частью того самого космоса, у которого нет ни начала, ни конца. Но после того, как наше тело перестаёт работать, мы снова возвращаемся в космическое пространство. Папа это сравнил с круговоротом воды: сначала вода проливается дождём, затем испаряется, охлаждаясь в высоте, вновь становится водой и потом – опять отправляется на землю вместе с дождём.

Папа написал, что физики подобный круговорот, но уже не воды, а энергии, объясняют и называют – Законом сохранения энергии , согласно которому – вся возможная энергия, из которой состоит абсолютно всё во Вселенной, и сама Вселенная, появилась сразу, в тот миг, когда Вселенная родилась. Он ещё сравнил это с тем, как рождаются дети, заметив, что дети ведь рождаются сразу целые, со всеми частями телам и органами, которые должны быть. Но самое главное, что эта энергия не может быть уничтожена, то есть бесследно пропа́сть куда-то, ни единая её часть. Вместо этого – энергия из одной формы переходит в другую. Так она вначале попадает в наше тело, а потом, когда тело умирает, попадает в просторы космоса, а затем – снова принимает какую-то форму, не обязательно человеческую, может быть форму кошки, облака или дерева.

Я, разумеется, плакала, когда читала это послание, но папа описывал всё настолько по-доброму и по-простому, что не возникало ни малейших сомнений в том, что он знает, о чём говорит и что ему можно верить. В правдивости всех его объяснений я убилась позже, изучая космологию в институте.

Но тогда, пожалуй, самым главным была папина мысль о том, что – абсолютно нормально, что мне будет без него грустно, не день и не два, а скорее всего, всегда, как и ему было грустно без его родителей, но что при этом эта грусть не должна быть грузом, а может стать – вдохновением, которое можно использовать для созидания, для помощи другим. В завершении книги он предложил мне посадить дерево, как символ нашей с ним вечной связи и любви, чтобы я всегда могла с ним поговорить, даже обнять или просто побыть рядом в тишине.

Он писал, что через шум листьев и ветвей того дерева – он обязательно будет общаться со мной, шептать слова заботы, поддержки и любви. И что сколько бы лет ни прошло, наша связь пройдёт через все испытания и станет лишь крепче. Мама отдала мне это папино послание не сразу после событий, а уже летом. Дочитав всё до конца, я попросила её помочь мне, и мы обе посадили по дереву в память о папе. Я выбрала – клён, а мама – тополь. Посадили мы эти деревья на том самом поле, куда отец возил меня смотреть на звездопад. Кстати, со временем я купила всю эту землю, всё то практически бескрайнее поле, построила там дом, в котором и нахожусь сейчас.

А дерево, посаженное мной когда-то, благополучно разрослось и продолжает расти. Я по-прежнему хожу к нему, общаюсь с папой в особые для себя дни. Я даже поставила рядом качели, потому что помнила, как папа любил кататься на них, как катал меня и маму. Странно, но в детстве я не особо-то и любила качели, но зато повзрослев, могу кататься часами, расслабляясь и растворяясь в создаваемой ими невесомости.

Как и прощальное послание отца, написанное им в последние дни его жизни по-прежнему со мной. Когда мысли полнятся сомнениями, а образ цели и смыслов ускользает, будто недосмотренный сон, я заглядываю в эти страницы, будто вдыхая свежего воздуха и наводя фокусировку, проясняя взгляд.

Писал папа свою книгу на печатной машинке, так он делал всегда. Когда я возвращалась домой с прогулки, то мне не нужно было даже спрашивать, дома ли он, ведь если я слышала этот ритмичный стук, то он точно был дома. И в таком случае я сразу же бежала в кабинет и усаживалась к нему на колени, чтобы посмотреть, что он там пишет.

А папа никогда не был против, никогда не останавливал меня, хотя, очевидно, что я в такие моменты его отвлекала от работы… наоборот, он радовался. Кстати именно сидя вот так у папы на коленях я начала учить буквы, он их показывал на клавиатуре печатной машинки и рассказывал про каждую букву, потом давал мне нажать на клавишу, после чего раздавался щелчок, и буква появлялась на листе бумаги.

На обложке же той самой книги папа от руки нарисовал чёрным карандашом круг, внутри которого заглавными буквами было написано одно лишь слово – ЖИЗНЬ.

Второй вещью, которая помогла мне пережить смерть оцта и не разрушиться под потоками эмоций, стала – стрельба из лука. Сейчас это незаменимый для меня способ почувствовать силу, уверенность и настроиться на интуитивное действие, но тогда… подобное занятие стало, своего рода, освобождающим приключением, смысл которого, как, впрочем, и многое из событий тех лет, я смогла осознать лишь гораздо позже.

Как девочка, которой едва исполнилось восемь лет пришла к стрельбе из лука? Хороший вопрос, а ответ столь же хорош и прост – благодаря маме. Моя мама – писатель в жанре детективов, и переводчик редких иностранных книг по древней архитектуре. В юношестве же – она была профессиональной спортсменкой, членом Олимпийской сборной, как, наверное, уже можно догадаться – по стрельбе из лука. Но в 23 года профессиональный спорт мама оставила из-за того, что в её жизни произошли два крупных события практически одновременно: они с папой сыграли свадьбу и… была издана её первая книга. А потом, 10 лет спустя, когда мама собиралась попробовать вновь вернуться в спорт, родилась я и у неё появилась новая роль, и началась новая часть жизни. В спорт она так и не вернулась.

Однако стрельба из лука из её жизни никуда не делась. У нас на заднем дворе было специальное стрельбище, и я там в детстве проводила много времени, наблюдая за мамой. Каждый день, по крайней мере, когда была такая возможность, мама хотя бы час уделяла стрельбе. Для неё это был целый ритуал… вначале она выставляла мишени на разные дистанции, потом при помощи специального прибора определяла направление ветра, после чего начиналось самое интересное и завораживающее, за чем мне так нравилось наблюдать. Мама доставала из кейса лук, хранившийся в разобранном состоянии, бережно и аккуратно, следуя чёткому алгоритму, она скрепляла часть за частью, причём… делая это с закрытыми глазами. Я и поняла-то это не сразу, а когда поняла, даже не поверила сначала. Во время сборки лука её губы шевелились, было понятно, что она что-то говорит, точнее, проговаривает про себя, но что именно – я не знала.

После того, как лук был собран, мама закрывала кейс, брала в руки колчан со стрелами и шла к стартовой точке, из которой стреляла. Дальше же, начиналась новая часть магического действа, которая была похожа на танец или может на что-то, для описания чего я не могла тогда, да и сейчас не могу, подобрать точных слов. То, как мама вставала в стойку для стрельбы, затем брала стрелу, помещала её в лук, натягивала тетиву и… как будто бы совсем не целясь – выпускала стрелу… всё это было единым и слитным движением. Лук, стрела и мишень – были не отдельными объектами, а продолжением маминого тела, так это изящно и гармонично смотрелось в её исполнении.