Алиса Рем - В шаге от пропасти

***

Немного понаблюдав за ней, Джонатан заключил: она не воровка, а лишь та, что пренебрегла законом и любой моралью в этот раз. Видно – это несвойственное ей поведение, непривычный образ действий. Она переступила через черту в собственной голове, пойдя на этот шаг. Вся эта нервозность, синеющие пальцы, смущение и осторожность, поджатые от невидимого напряжения губы – официантка не была профессиональной воровкой со стажем. Она чувствовала себя подавленно.

Ему ли этого не знать? Удивительный момент. Момент, полный таинства и единения с собственной душой. Момент, когда ты переступаешь через собственные границы. Как правило, у людей это вызывает стресс, волнение, дикую тревогу. Кто-то умело скрывает это, а кто-то показывает истинные эмоции, чем часто выдает свой поступок.

Вопрос, томившийся в его голове не один десяток лет, не давал покоя даже сейчас: сколько времени нужно, чтобы с уверенностью заключить, что человек заслуживает наказания? Это годы или лишь миг? Чего достаточно, чтобы сказать, что приговор вынесен? И кто же судьи?

На секунду Джонатан подумал о том, что он с легкостью может дотянуться до неё. Он за спиной, слышит её дыхание. Интуитивное желание протянуть руку и дотронуться на секунду прошибло его тело насквозь. А что если он сделает это прямо сейчас? Вены на тыльной стороне ладони выступили куда более отчетливо. Он был близок к разоблачению как никогда, но не мог пошевелиться, сделать и шага назад. Девичья фигура дернулась. Миллер замер в немом ожидании, а после с облегчением выдохнул. Блондинка направилась к кассе.

Она расплатилась несколькими фунтами.

– Использует наличные – значит, на карте сумма от родителей, поступления с работы, возможно, иные начисления, и их обычно не трогает, – заключил Джон, подойдя к стеклянным дверям, которые автоматически распахнулись на улицу. Оттуда самым лучшим образом открывался обзор на кассы. Картина становилась яснее. Он видел в ней проекции других образов. Накладывал чужие роли, стараясь понять: та ли она, кем кажется?

В один момент Миллер оглянулся – он упустил девушку из вида. Джонатан скоро осмотрелся, пытаясь найти знакомое лицо, но тщетно. Мужчина мгновенно замер, когда Марго, прошла перед его носом, вставив в уши наушники. Он видел, как кожа её пальцев слегка покраснела от холода, а короткие ноготки посинели. Вблизи она выглядела такой хрупкой, точно фарфоровая кукла. Неуловимой, подобной призрачному сиянию из сна, но притом подчеркнуто живой, реальной.

В ней не было того приговора, который так ясно виднелся в остальных девушках. Она так жива, так хочет жить! Маргарет поправила волосы и накинула капюшон, не обратив никакого внимания на преследователя.

***

Узнать место жительства жертвы не составило труда – Джон всё дорогу следовал за ней, блуждая по вечерним переулкам. Район, не отличавшийся богатым убранством, представлял из себя узкую улочку с небольшим сквером посередине и кирпичными домами. Тихое и спокойное место. Эта пустота не была враждебна. Забавно, ведь даже это казалось Джонатану, выросшему в одиноком старинном особняке на отшибе леса, чем-то спасительным.

Марго вошла внутрь крыльца, отворив дверь из железной сетки. Внутри промелькнуло теплое освещение и кусочек лестницы. Типичный европейский домик из пяти этажей. Никаких лифтов и признаков изменений с двадцатого века.

На третьем этаже зажегся свет. Не обращая внимания на отсутствие штор, девица стянула футболку и, оставшись в нижнем белье, подошла к холодильнику. Джон чуть скривил уголки губ, сумев разглядеть в её юных руках какую-то яркую упаковку, похожую пачку с печеньем, – как мило. В этом чувствовалась её независимость и легкость по отношению к жизни. Никаких строгих правил, полноценного ужина в определенное время. Сейчас она скорее всего включит телевизор, сядет напротив с пачкой ароматных сладостей и будет смотреть его, шурша пластиком и просыпая крошки на ковер. В таком подходе было свое очарование. Деталь, которую многие пропустили бы мимо, Джонатан с обожанием разглядывал и раскручивал в голове как самостоятельный сюжет.

***

Черный автомобиль скрывался в переливах заката. Джон исподлобья взглянул в зеркало заднего вида и слегка протер глаза.

Его глаза на солнце выглядели ещё более голубыми, напоминая отцовские. Многие находили в них доброту, справедливость и даже привлекательность, но чего это стоит, если все, что он из себя представлял, – лишь умелая иллюзия.

Кто ты? Что ты значишь?

«Смотри, ведь ты – это она. Другие не смогут полюбить тебя так, как это делаю я. Истинная любовь опасна – она обжигает, она калечит изнутри. Сильные чувства толкают на безумные поступки. Смотри же, дорогой, ты – это она…» – как сгустившиеся тучи, всплыли слова, отдавая чем-то горьким на языке. Возможно ли изгнать этот голос или он уже стал его частью?

Время от времени ему приходится возвращаться в прошлое, в эти давящие, саднящие тленом и мраком стены.

Но как ему всегда заявляли – это единственная истина, что у него есть.

Машина привычно поворачивает в открывающиеся автоматические ворота, которые по его настоянию всё же были отремонтированы. Большая часть особняка заколочена, во всей второй половине, как и всегда, горит свет. Стоит признать, за последние двадцать лет особняк Миллеров стал выглядеть лучше. Внешне…

Однако его сущность всё ещё пропитана этой мистической тайной, а стены наполнены навсегда замолчанными историями.

Едва уловимый звон, зазывающий за собой. Этот звук Миллер мог бы отличить от тысячи похожих. Годы идут, но традиции не меняются. В холле вновь слышится прекрасный звук фортепиано. Мелодия, выходящая из-под тонких пальцев, наполняла всё пространство меланхолическим настроением. Игра прервалась мощным аккордом из перекрещенных рук, именуемым трезвучием. Фигура обернулась, открывая обзор на улыбающееся лицо.

Она выглядела так всегда: от первой их встречи и до нынешнего момента. Темные волосы аккуратно зачесаны назад, а уголки губ аристократически приподняты. Она молчит и улыбается, смотря в глаза мужчины. Когда она это делает, тело охватывает дрожь, и он, словно маленький мальчик, завороженно наблюдает за каждым движением родственницы.

Она вновь повернулась и продолжила свою игру.

– Тебя долго не было, Джонатан, – приподняв тонкую бровь, проронила Амели, не отрываясь от инструмента.

В детстве, когда тетушка сердилась, то всегда называла его полное имя.

– Я знал, что ты ждёшь меня, – ответил он.

Тон англичанина был уверен и добр. Обычно таким голосом говорят с возлюбленной после долгой разлуки или же с задушевным другом. Другом, который несмотря ни на что будет ждать тебя. Снова и снова… Он прекрасно знал, что Амели именно такой друг. Она единственная, кто, казалось, понимал его.