Артем Чурюкин - Архив

Антон оставил своего наемного попутчика рулить, отвернулся к окну, облокотился виском о стекло, уставился куда-то то ли в пустоту, прошмыгивающие тротуары с редкими прохожими, то ли внутрь себя. Не пытался заснуть, но думал.

Думал, как же все задолбало. Вытряхнуться, что ли, в окно, как те дырявые портки того гаражного алкоголика…

Антон взялся за круглую, слегка шероховатую металлическую ручку и повернул ее. Ригель вышел из паза с характерным щелчком. Антон легонько толкнул дверь, и она со скрипом отворилась. Напротив него – огромное окно с широким подоконником и чудесным видом на клубящиеся нежно-розовые облака, распахнутое сейчас, а перед окном спиной к Антону стояла девушка, и ее длинные волосы трепал шальной ветер, аккуратно перебирая каждую прядь. Низенькая, маленькая еще, но угловатые подростковые линии уже начали оформляться в формы созревающей юной женщины. Она была в какой-то неразличимой, обыкновенной одежде, вроде в коротком платье или в кофточке с шортами.

Стояла и молчала, разглядывала проплывающие мимо облака в окне и разрезающие их конденсационными следами пухлые грузовые самолеты. Даже не вздрогнула от внезапного скрипа двери, не спугнула чей-то незримый дух, присутствующий здесь, будто ждала, как опутают ее чьи-то руки, крепко сожмутся на груди и не дадут выскочить самой в небо, разрезать его на право и лево, как дымный хвост после улетевшего на край света самолета. Антон и хотел подойти, только что-то его держало, крепко-крепко: то ли ее красота, то ли гнилистые руки, что выросли прямо из пола и схватили его за лодыжки.

– Извините…

«Не извиню. Я смотрю сон, отстань.»

– Эй, извините…

Его трясут за плечо.

– А?.. Что?.. – вымаргивая сновидения о той девочке, Антон ошалело пялился вокруг, то на настороженного водителя, то на мутный пейзаж за заляпанным стеклом: влажный асфальт, тротуарная плитка, выкрашенный в черный сварной забор, вялый газончик за ним, упирающийся в низенькое здание с редкими окошками, облицованное крупной бледно-бежевой плиткой.

– Приехали…

– А… А, да… Спасибо… Я тут выйду. – Как будто у Антона был выбор.

Как слепой, Антон тыкался рукой в шершавый пластик двери в поисках ручки.

– Подождите…

– Что?..

– У вас нет… налички?..

Разряд тока прошелся от кончиков пальцев по нервам, скручивая их в тугой жгут, слился воедино в мозгу и взорвался яркой вспышкой, мгновенно пробуждая каждый синапс.

– Ты че, совсем охренел?!

Водитель потупил взор. Антон поозирался по сторонам сквозь заляпанные стекла, а затем его взгляд прилип к водителю, силился прочитать плохо скрываемые эмоции на его лице: смущение, испуг, нотки надежды. Будто лишние 200 рублей старыми замызганными бумажками, уже лет десять как непечатаемыми, могут выправить его жизнь, вернуть в нужное русло. Водитель нервно зароптал:

– Извините, извините… Хорошего… дня…

Он нерешительно тыкал дрожащим не то от страха, не то от волнения пальцем в кнопку «завершить поездку» на одном из его телефонов, покуда на других его уже ждали другие пассажиры, и даже назойливо звонили и спрашивали, где, мать его, он?

Антон, даже не поворчав напоследок, выбрался из чудом довезшего его до пункта назначения автомобиля, и опять хлопнул дверью. Она аж мелко завибрировала тонким металлом за грязью и «лакокрасочным покрытием» («придумали же словосочетание…»), но, черт, как же понять, с какой силой ее надо закрывать, чтобы она мягко вошла в пазы и закрылась?

Такси стартануло и резво укатило до перекрестка и скрылось из виду. Антон туповато смотрел вслед. Он не пытался запомнить номер, чтобы настучать куда надо – все равно забудет. Самому надо было брать, но вызов…

Ему б утренней дозы кофеина, без которого вся жизнь – сера, уныла и бесит, бесит, бесит аж до боли в висках, легкой тошноты, ломоты в теле, головокружения и неистового желания убивать всякого, кто вторгается внутрь. Другими словами – адекватно воспринимается.

Через дорогу полувыцветшие бакалейные баннеры были нелепо налеплены на желчно-желтый фасад супермаркета. Парковка перед ним пустовала, если не считать пары гнилых автомобилей прошлого столетия, брошенных тележек да посапывающего бомжа, что свил себе гнездо под одной из гигантских фотографий хлеба: взгромоздился на груду картона и какого-то вонючего коричневого, сального тряпья. Антон направился туда. Туда – ко входу в супермаркет, где другой пьянчуга боролся с лестницей, которая намеревалась его опрокинуть, а не к бомжу. Спать, конечно, хотелось, но не настолько.

Верещащий гудок. Противный визг тормозов, стираемых об асфальт покрышек, запах жженой резины, натяжение пружин подвески. Капот застыл в каких-то сантиметрах от его бедра, воздух облегченно качнулся. Антон даже не успел понять, что вообще произошло, и продолжал медленно плестись по дырявому асфальту, а водитель уже, матерясь, выпнул дверь, попытался встать, но забыл, что крепко пристегнут. Ремень больно впился в огроменный живот. Он ругнулся, отстегнулся, выбрался и опять заматерился:

– Ты куда прешь, блядь?!

– Пошел нахуй. – Ничего умнее или позитивнее в Антоне сейчас не было.

– Чеее?! А ну иди сюда.

Антон опять закатил глаза и выдохнул. Если б за каждый такой акт ему платили б по рублю (да еще бы наличкой, серенькими позабытыми монетками…), он бы давно свалил из этого затхлого мегаполиса, где каждый пытается сожрать другого и себя самого, и нежился бы где-то на пляже, потягивая кокос… Но он тут, в этом урбанистическом, ненавистном и ненавидящем тебя в ответ кошмаре сумасшедшего из психушки, не иначе.

Мужик нелепо размахивал кулаками, шевелил налепленными на лицо усами и продолжал сотрясать воздух выражениями, от которых монашки покраснели б, перекрестились раза три и читали б «Отче наш» до конца жизни. Антон устало глянул на него и ткнул корочкой прямо в морду, как тем бабушкам у зассанного подъезда.

Морда покрылась бледными пятнами, а кулаки застыли и обмякли.

– Все? Ин-цен-дент исчерпан?

Мужик пролепетал что-то бессвязное и поспешил ретироваться обратно в свой металлический гробик на колесиках. Антон тоже поспешил добраться до гребаного магазина до того, как следующему, кто его тронет, он покажет не удостоверение, а воткнет ствол в лоб. Или в рот. И пососать чутка заставит, прежде чем пристрелить к чертовой матери.

Облизать по диаметру, засунуть язычок в пропахшую порохом дырочку, поиграться им там. А потом выстрел раздерет натянутую тишину и глотку. И мучения двух людей закончатся: одного упекут за решетку («хоть какое-то разнообразие, но жалко, там песка, моря и кокосов нет»), а второго, согласно заверениям священников, ждет вечное блаженство в царствии божьем. Героином они там колются и скачут вприпляску по облакам обдолбанные, не иначе.