Братья Швальнеры - Нюрнберг. На веки вечные. Том второй

Руденко понимающе покачал головой.

– Вернемся все же к идеологии главарей рейха. Только ли Гиммлер… вернее, считаете ли Вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по Вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским?

Бах-Зелевски как по писанному протараторил:

– Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.

– Сегодня? – уточнил глава советской делегации обвинителей.

– Сегодня, – кивнул его собеседник.

– А какое мнение у Вас было в то время? – в вопросах такого рода в исполнении Руденко Даллес увидел обыгрывание той части спектакля, которая отвечает за правдоподобность слов допрашиваемых. Делать из матерого гитлеровца и палача здесь борца за справедливость было бы излишне, а потому все же маленькое черное пятнышко он решил примерить на себя добровольно – ну или потому, что знал, какова может быть месть могущественного советского обвинителя.

«Да, кстати, – подумал Даллес, – а почему советского? Он ведь арестован американскими оккупационными властями… Видимо, жест доброй воли друга Роберта другу Роману… Хотя, почему, если арестован, на нем нет робы? Почему он сравнительно прилично одет? Надо бы адресовать этот вопрос главе нашей делегации обвинителей…»

Размышления его прервал ответ Бах-Зелевского:

– Тяжело прийти немцу к такому заключению. Мне многое потребовалось для этого.

Эрих фон дем Бах-Зелевски

В целом, этот тайм явно выигрывал Руденко. Последний его удар был решающим.

– Господин свидетель, – уточнил он, – как могло случиться, что несколько дней тому назад выступал здесь свидетель Олендорф, который, давая показания, признал, что он с эйнзатцгруппой уничтожил 90 тысяч человек и что это не согласуется с национал-социалистской идеологией?

– Ну, у меня другое мнение по этому поводу. Если десятилетиями проповедуют, что славяне являются низшей расой, что евреи вообще не являются людьми, – неминуем именно такой результат… Что до мнения других свидетелей, я за него отвечать не могу. Хотя бы потому, что, если человеку самому приходит в голову вдруг, ни с того, ни с сего уничтожить 90 тысяч человек, его явно нельзя рассматривать как нормального и уж тем более – как полноценного свидетеля в уголовном процессе.

Допрос окончился. Когда Бах-Зелевски уходил, проходя мимо скамьи подсудимых, Геринг схватил его за рукав и воскликнул, вскакивая с места:

– Господин председатель! Почему он не на скамье? Почему не с нами? Неужели он не виноват?!

Аналогичные мысли гуляли в голове Даллеса. Никитченко спокойно и формально ответил ему:

– Подсудимый, предоставьте обвинению самому решать, кого и куда сажать. Пока речь идет о вас, а не о нем.

Когда слушание закончилось, Даллес и Джексон встретились на пороге Дворца правосудия. Утомительный судный день и нервное перенапряжение в свете событий последних дней дали обоим право на перекур (родным «Кэмел»! ) и непринужденный разговор двух земляков, оказавшихся на чужбине – без посредников и посторонних глаз, без погон и шевронов, просто, по-свойски.

– Что скажете, Аллен? – спросил прокурор от США у своего товарища. – Какие ваши прогнозы? Чем все это закончится?

– Вы спрашиваете меня о прогнозах? – усмехнулся Даллес. – Вы, юрист?

– Да, но вы-то – разведчик. Должны знать больше остальных…

– Форменное заблуждение. Я, например, совершенно не понимаю, что только что произошло с этим Бах-Зелевски. Почему палач спокойно покинул зал заседаний? Не одному же Герингу в зале бросилась в глаза эта вопиющая несправедливость…

– Возможно, – Джексон окинул собеседника нервным взглядом с головы до ног и выкинул сигарету. – Но вопрос задан не по адресу. Это вам надо спросить у русских!

Даллес хотел было прояснить последнюю фразу, но было поздно – прокурор показал ему спину и зашагал в сторону отеля, где сегодня вечером обещала состояться очередная грандиозная пьянка.

Июль 1962 года, Москва, здание Генеральной прокуратуры СССР на Большой Дмитровке

Генеральный прокурор СССР Роман Руденко вызвал к себе на прием заграничного корреспондента «Комсомольской правды», 30-летнего Юлиана Семенова. Принимал его лично – очень уж щепетильный предстоял разговор.

– Ты в Мюнхен ездил недавно, если я не ошибаюсь?

Семенов, привыкший к тому, что вопросы подобного рода обычно задают в КГБ, удивился:

– Да. А почему вас это интересует?

– Ну ты не забывай, что я – генеральный прокурор. Меня все интересует. Особенно, если учитывать, что целью твоей поездки было освещение процесса над Эрихом фон дем Бах-Зелевски, верно?

– Сами же все знаете, – улыбнулся журналист.

– Я-то знаю, – вздохнул Руденко, – а вот ты, кажется, недопонимаешь некоторых политических моментов важности этой фигуры. Тебе известно, что он в качестве свидетеля в Нюрнберге показания давал?

– Известно, Роман Андреевич, – загорелся Семенов. – Я потому туда и поехал. Он ведь тогда сухим из воды вышел, хотя это вызвало недоумение у всех присутствующих, включая Геринга. Так ведь?!

– Смотри, какая осведомленность. Ну допустим…

– Мне такая трактовка кажется неслучайной. Тут явно прослеживается рука империалистических разведок. Человек командовал войсками СС и полиции на территории РСФСР и Белоруссии, его руки даже не по локоть, а по плечи в крови, а он спокойно уходит из здания Дворца правосудия! И потом еще 15 лет никому совершенно нет дела до него и его роли в войне и уничтожении мирного населения, заметьте, нашей страны. И тут вдруг, 15 лет спустя, его арестовывают и судят – но не за то, что он утопил в крови оккупированные восточные территории, а за то, что в 1934 году, в «Ночь длинных ножей», в Кенигсберге чуть ли не случайно убил какого-то эсэсовца! 42 42 Noch -heute – des Teufels General | DIE ZEIT | DIE ZEIT Archiv | Ausgabe 08/1961

– И ты, понятное дело, разразился гневной статьей по этому поводу?!

– А как быть, когда такое творится?! Советский читатель должен знать правду о сговоре империалистов и нацистов, пускай даже столько лет спустя…

Руденко снова тяжело вздохнул и окинул журналиста взглядом:

– Ты не обижайся, но я эту твою статью приказал притормозить…

– Но… почему?!

– Потому что ты не знаешь всего. Не думаешь же ты, что там, в Нюрнберге, решения принимали одни только американцы?! По твой логике получается, что мы там были на правах то ли клоунов, то ли вообще пустого места?