Михаил Ушер - Убийца с лицом ребенка

– Еще одно доказательство твоей неискренности. Не может еврей-атеист, посещать синагогу. И что тебе ответил твой Рэбе?

– Он сказал мне, что народ мой был наказан за грех неверия.

– Значит, за таких, как ты?

– Может быть.

– Я бы на твоем месте покрестился бы, Натан, чтобы избавить свой народ от страданий.

– Мой друг-одноклассник принял христианство. От этого он не стал счастливее, а мой народ не перестал страдать. Так вот Рэбе еще добавил, что мы все до сих пор ведем себя, как малые дети и не можем понять логику поведения взрослого отца, который желает нам добра. Другими словами, пути Господни неисповедимы. Такое объяснение меня не устроило. Если Господь равнодушно смотрит на истребление тех, кого он создал по образу и подобию своему, может быть лучше верить в случай? Или мутацию? Например, ваши дети будут только наполовину извергами, а с внуками уже можно будет иметь дело.

– Вот видишь, Натан, – усмехнулся Скоромох. – Ты сидишь передо мной, как змей-искуситель, и пытаешься посеять во мне сомнения в вере. Я могу сейчас просто дунуть, и тебя не станет. В отличие от тебя, Натан, я человек верующий и больше скажу, фаталист. Я верю, что Бог столкнул нас с тобой не напрасно. И теперь только от тебя будет зависеть судьба Юлии Владимировны. Откажешься признавать себя виновным в организации побега Пермана и ты увидишь, что может сделать Ваня с этой прекрасной женщиной.

– Мы находимся с вами не в камере пыток, а в ординаторской, в городской больнице и сюда вскоре придут другие дежурные врачи, – сказал Перельман. – Поэтому, пока не поздно, развяжите несчастную женщину, тем более, что из-за чудовищного стресса, вызванного страхом, она уже обмочилась, и не исключена, дефекализация организма.

Под стулом Юлии Владимировны действительно образовалась лужа мочи.

– Ну если ты такой гуманист, – рассмеялся Скоморох, – напиши явку с повинной и мы отпустим эту несчастную женщину. Один хороший следователь, хотел увидеть, какие результаты дает метод допроса, именуемого мной «параллельная реальность». Я не хочу его разочаровать.

– Мой профессор в университете, – впервые улыбнулся Перельман, – советовал будущим психиатрам никогда не оспаривать утверждения больных.

– Ты тоже психиатр?

– Нет, гинеколог. Что нужно написать?

– Пиши, – сказал Скоморох, – Я, такой-то, в присутствии двух свидетелей, таких-то и таких-то, заявляю, что без всякого физического или психологического насилия признаю себя виновным в организации похищения гражданина Пермана с целью помочь начальнику полиции города Коблевска Снаткину Павлу Ивановичу избежать наказания за коррупционные деяния. С моих слов записано верно, мною прочитано. И подпись. Натан Перельман.

– Постой, Васильевич, – вскричал Ваня. – пусть хотя бы эта сучка отсосет у меня за оскорбление идеалов Революции достоинства.

– Капитан, смирно! – приказал Скоморох. – Немедленно развязать Юлию Владимировну и проэтапировать гражданина Перельмана в прокуратуру города.

– Есть, пане майор, – вытянулся Ваня, щелкая огромными зубами.

– И открой настежь дверь, здесь нечем дышать, – миролюбиво сказал Скоморох, пряча бумагу с явкой от Перельмна во внутренний карман пиджака. – Натан, – почти дружески сказал он, – а где ты прячешь Пермана?

– Где старый еврей может прятать своего соплеменника? Конечно, в городской синагоге.

Перельман поднялся, скинул с себя халат, одел темный плащ, берет, подошел к двум плачущим женщинам, обнял их и поцеловал.

– Я готов, – сказал он Скомороху.

Слово «мутация» застряла в голове Скомороха, как пуля. Теперь ему стало ясно, кто был виновен в трагедии, разыгравшейся в его жизни. Это случилось полгода назад. Роясь в столе единственной и любимейшей дочери Анфисы в поисках стирающей резинки, Скоморох обнаружил там увесистый том Талмуда с комментариями еврейских мудрецов на русском языке. Омерзение, которое он испытал в первый момент, был сравнимо разве что с ощущением в ладонях испражнений слизистой болотной жабы. В следующее мгновение кровь так резко ударила в голову, что на несколько секунд он потерял сознание и упал со стула на ковер. Придя в себя, он медленно поднялся. Ноги отказывались подчиняться, хотя он чувствовал в икрах огонь. Казалось, что ноги просто отстегнулись от тела, как протезы. Он стоял, державшись обеими руками за письменный стол и медленно приходил в себя. Наконец-то он почувствовал, что ноги пристегнулись и можно было идти. Он пошел на кухню к жене, неся на вытянутых руках Талмуд. – Что это такое? – хотел он закричать, но смог только прошипеть. – Что с тобой, Вася? – обомлела жена Вера Она выхватила из его рук книгу, отшвырнула ее в сторону плиты и подхватила мужа, дрожащего от гнева и бессилия. Жена усадила Василия в его любимое кресло-качалку, быстро накапала в стакан волокардин и валерьянку, залила простой водой из-под крана и заставила мужа выпить лекарство. Василий Васильевич сидел мертвенно-бледный и прерывисто глотал воздух. Он впервые почувствовал, как сердце стучит за грудиной, как будто хочет вырваться на волю. Ощущение было неприятное и он впервые подумал о внезапной смерти. Но мысль о том, что причиной его смерти будет жидовский Талмуд, привела его в ярость, а самое главное, вернула опять жизненные силы в грузное тело. – Где эта тварь? – спросил Василий Васильевич жену. – Кто? – удивилась жена, видя, что серое лицо мужа оживает и покрывается пятнами. – Твоя дочь, – сделав над собой усилие, произнес Скоморох.

Всегда, когда их дочь Анфиса делала что-то не то, она становилась полусиротой, у нее исчезал отец, и все недостатки в ней могли происходить только от матери.

– Чтоб у тебя язык отсох! – крикнула Вера Василию. – Здесь тебе не следственный кабинет, а твоя дочь не беспризорная. Да, у нее нет отца, зато есть мать которая не даст ее в обиду.

– Ты сейчас сама потеряешь дар речи, – сказал муж. – Где эта книга? Вера подняла книгу и подала ее Василию.

– Откуда у нее эта книга?

– Я не знаю. Может, в библиотеке взяла. Девочка свободно говорит на двух языках, дополнительно учит китайский. Что в этой книге такого страшного, что ты чуть дуба не дал?

– Ты знаешь, что это такое? – спросил Василий, положа руки на толстый том.

– Камасутра? – предположила жена. – Так ей уже давно нужно этим заниматься.

– Дура!

– Сам дурак! Ей девятнадцать лет. А из-за такого отца, как ты, она еще девственница. «Отдаваться нужно только в первую брачную ночь и только мужу.» – перекривила она Василия. – Что толку, что я до тридцати лет никому не давала? Получила в награду такое счастье, как ты?

– Это Талмуд, – трагично произнес Василий.

– Ну, Талмуд, ну и что? Так из-за этого собственную дочь можно называть тварью?